Учитель музыки - Алексей Анатольевич Притуляк

идиотская мысль? С чего вдруг он должен таскаться с трупом, к которому не имеет никакого отношения! Нет, надо бежать из этого дома.

    Но сначала – закрыть окно. Если его закрыть, вони будет гораздо меньше, потому что сквозняк только усиливает смрад, выгоняя его из шкафа.

    Дверь!

    Он метнулся в прихожую. Да, конечно, дверь осталась незапертой.

    Вернувшись в гостиную, надел рубаху, которую так и держал в руках. Потом закрыл окно и подошёл к шкафу. Взявшись за ручки, резко распахнул створки, посмотрел внутрь.

– Ну, здравствуй, Якоб, – прошептал он.

10

    В следующую минуту рвотные спазмы заставили его опуститься на колени, и он тут же опорожнил желудок.

    Якоба Скуле, или кто это был, кое-как удалось втиснуть в шкаф, потому что мужчиной он оказался отнюдь не худосочным, довольно плотного телосложения. Впрочем, может быть, так казалось оттого, что тело уже опухло, раздувшийся живот натянул пиджак так, что пуговицы на нём вот-вот готовы были с треском отлететь, а шея выпирала из воротника сухими багровыми складками. Опухшее, посеревшее лицо свесилось на грудь, а изо рта у трупа торчала чёрная пластмассовая флейта, вбитая ему в горло в момент убийства или после. Через канал инструмента последней музыкой уходящей жизни истекала из раненого горла кровь, и теперь она насохла чёрными пятнами на белой рубахе под пиджаком и серо-зелёном, тоже какого-то трупного цвета, галстуке. Зеленели на губах следы посмертной рвоты. Валялся на бедре трупа выломанный ударом флейты зуб.

    Эриксон долго не мог определить, при помощи чего был убит Скуле (или кто это был на самом деле), потому что следов ни ножевых, ни других ранений заметно не было, но, присмотревшись, заметил тонкую чёрную змейку истекавшей из пробитого виска крови. Может быть, этой же флейтой и был нанесён удар.

    «А та дорогая флейта осталась в спальне Линды, – вспомнил вдруг Эриксон. – Вот и хорошо».

    Он не мог бы сказать, чем это было хорошо. Мысли его метались, путались и замирали.

    Не меньше десятка мушиных особей, вспугнутые внезапным вторжением и потоком света, кружились вокруг, подобно его мыслям, и, постепенно успокаиваясь, возвращались на лицо трупа.

    Одна из них села Эриксону на губу. Он торопливо смахнул её, а потом долго тёр это место и плевался. Рука, которой он тёр подбородок, горела, исцарапанная щетиной.

    Забыв о неотступной тошноте, с яростью принялся охотиться на мерзких насекомых и ему удалось убить двух, но эти жужжащие твари были хитры и изворотливы, так что после десятиминутной возни у него получилось поймать ещё только одну.

    Он так и не спросил у Линды, что она делала в квартире Пратке, – подумал он, сплющивая голову мухи между пальцами. Впрочем, какая теперь разница. Резалась в карты, что же ещё.

    Кто-то постучал в дверь, не громко и даже осторожно.

– Идите к дьяволу, – пробормотал Эриксон, шлёпая ладонью по дверце шкафа, где только что сидела глуповатого вида муха. Но как бы она ни была глупа, ей удалось в самый последний момент просочиться у Эриксона между пальцами и она, довольная, приземлилась на волосы трупа, рядом с одной из своих товарок.

    Стук повторился.

    «Надо огнемёт, – думал Эриксон. – Если бы имелся в хозяйстве аэрозольный баллон с каким-нибудь горючим средством, можно было бы использовать его в качестве оружия массового поражения».

    Ему хотелось всё же убить ту муху, что так посмеялась над ним, но прикоснуться к трупу рукой казалось немыслимым, поэтому он сел на пол и принялся стягивать туфлю. Однако, к тому времени, как ему удалось вооружиться и привести себя в боевую готовность, муха уже улизнула и смешалась с десятком других, так что определить её в куче этих крылатых созданий было решительно невозможно. В ярости Эриксон шлёпнул подошвой другую, усевшуюся поблизости на стенку шкафа. Некоторое время с удовлетворением рассматривал оставшееся от насекомого мокрое место. Ещё через минуту оборвалась другая мушиная жизнь.

    В дверь снова постучали. Возможно, они слышали хлопки подошвы, а может быть, им просто нетерпелось покончить со своим делом – поскорей довести его до палаты в сумасшедшем доме или до тюремной камеры. Ну-ну… вы ещё не знаете, кто такой Якоб Эриксон… Что?.. При чём тут Якоб?!

    «Осторожно, Витлав Эриксон, – строго обратился он к себе, на минуту отвлекшись от охоты, – осторожно, ты, кажется, слишком близко к сердцу принимаешь происходящее… Труп? Ну и что – труп? Труп ещё ничего не доказывает. Ведь не ты убил этого человека, не ты, и им не удастся подставить тебя. Нет никаких улик, никаких доказательств, ничего у них нет. А чтобы окончательно избавить себя от обвинений, надо убрать отсюда труп. Выбросить его ночью в окно, или… А лучше всего – подбросить его! Тому же Габриэлю Клоппеншульцу, драному философу. Или этой мымре Бернике. То-то рожа у неё вытянется. Да она так завернёт свою трясущуюся голову на плечо, что вывихнет шею!»

    Эта внезапная идея, а особенно выражение лица Бернике, которая привиделась ему совершенно отчётливо и живо, так насмешили Эриксона, что он, навалившись на шкаф, некоторое время смеялся в рукав и рисовал в воображении нелепый красочный диалог, который произойдёт между мадам Бернике и Бегемотихой.

    Вволю насмеявшись, закрыл створки шкафа и отправился на кухню. Поставил на огонь чайник и принялся рыться в поисках кофе. Но ни одного пакетика больше не нашлось, так что ему пришлось довольствоваться чаем.

    Горячий крепкий чай немного оживил его, развеял удушливое уныние, в которое погрузилась было его душа.

    Интересно, кто из этих людей убил Якоба Скуле? Ну или не Якоба Скуле, а кого-то другого… Стоп! Так Якоб Скуле его и убил же! Своей флейтой. Ах ты ж, чёрт побери, как же он раньше не додумался! Ведь всё же ясно как день и схема преступления проста до невозможности. Конечно, Якоб Скуле – настоящий Якоб Скуле – состоит в этой шайке, он и является убийцей неизвестного. И чтобы отвести его от ответственности перед законом, банда решила найти на стороне какого-нибудь простофилю, загипнотизировать его, опоить или накачать наркотиками и представить дело так, будто он и есть Якоб Скуле, и что, якобы, это он, а не настоящий Скуле, убил того человека в шкафу. А настоящий Скуле быстренько поменяет свою идиотскую фамилию на более благозвучную и станет себе жить-поживать, в то время как Эриксон будет гнить в тюрьме или однажды ночью повесится на шнуре электропроводки в палате психиатрической клиники.

    Твари! Ах вы же твари!

    И ведь всё просто до гениальности! Для кого другого