Сталин - Дмитрий Волкогонов

«…Отказ Правительства Великобритании от создания второго фронта в 1942 году в Европе наносит моральный удар всей советской общественности, рассчитывающей на создание второго фронта, осложняет положение Красной Армии на фронте и наносит ущерб планам Советского Командования… Мы считаем поэтому, что именно в 1942 году возможно и следует создать второй фронт в Европе. Но мне, к сожалению, не удалось убедить в этом господина Премьер-Министра Великобритании, а г. Гарриман, представитель Президента США при переговорах в Москве, целиком поддержал господина Премьер-Министра.

13 августа 1942 года.

И. Сталин».

Естественно, Черчилль на следующий же день ответил «памятной запиской», где отмечалось, что «переговоры с г-м Молотовым о втором фронте, поскольку они были ограничены как устными, так и письменными оговорками», не могли быть основанием «для изменения стратегических планов русского верховного командования».

До середины 1944 года вопрос о втором фронте стоял в центре дипломатических усилий Сталина. Правда, когда ветер Победы стал все сильнее надувать его паруса, Верховный Главнокомандующий уже не обострял до предела эту проблему, как в начале войны. Например, когда в октябре 1942 года через посольство США в Москве к Сталину обратился корреспондент Ассошиэйтед Пресс Кэссиди, он не был принят Председателем ГКО, но получил предельно лаконичные письменные ответы.

«1. Какое место в советской оценке текущего положения занимает возможность второго фронта?

Ответ. Очень важное, можно сказать, – первостепенное место.

2. Насколько эффективна помощь союзников Советскому Союзу?..

Ответ. В сравнении с той помощью, которую оказывает союзникам Советский Союз, оттягивая на себя главные силы немецко-фашистских войск, – помощь союзников Советскому Союзу пока еще малоэффективна».

Сталин, размышляя о линии своего поведения в отношении союзников, прекрасно понимал, что и им и его партнерами движет только суровая необходимость. Волею исторических обстоятельств (к чему прямо причастны как его нынешние союзники, так и он, Сталин) они оказались в одном военном лагере. Но Сталин ничего не забывал. Он помнил высказывания Вильсона, Черчилля, Чемберлена, Даладье, других буржуазных деятелей о Советском Союзе. Сейчас, когда перед союзниками возникла общая грозная опасность, это толкнуло их друг к другу. Так бывало в истории не раз. Сталин уже в 1942 году определил свою принципиальную позицию по отношению к союзникам. Он полагал, что положение страны, несущей на своих плечах главную тяжесть борьбы с фашизмом, полностью оправдывает его линию на особое место в союзе. Особое, с точки зрения его права выдвигать предложения (звучащие как требования) о помощи. В защите интересов страны Сталин проявил себя жестким, неуступчивым политиком, чем, впрочем, заработал себе уважение у своих партнеров. В глазах Рузвельта, Черчилля, де Голля Сталин был умным и жестоким диктатором. Он это знал, но не пытался изменить их впечатления.

Кроме того, стремясь получить максимально большую помощь союзников, особенно в военно-технической области (и надо сказать, что она действительно была внушительной), Сталин искал пути к преодолению идеологических разногласий. Когда в августе 1942 года, ночью, Сталин беседовал с Черчиллем в Кремле, оба знали, что на расстоянии в несколько кварталов от них находится Исполком Коминтерна – выразитель глубокой классовой непримиримости к тем силам, которые олицетворял не только Гитлер, но и британский премьер-министр. Поэтому решение Сталина (оформленное как решение Коминтерна) о самороспуске Коммунистического Интернационала для проницательных аналитиков не явилось неожиданным. Сталин вновь (как и в сентябре 1939 г.) не остановился перед крупными идеологическими «издержками» во имя конкретной цели. Его не очень беспокоило, насколько тщателен камуфляж истинной причины. Выступая 6 ноября 1942 года на торжественном заседании, посвященном 25-й годовщине Октября, Сталин подчеркнул, что различия в идеологии союзников не являются помехой в военно-политическом сотрудничестве. «…Создавшаяся угроза, – делал упор Сталин, – повелительно диктует членам коалиции необходимость совместных действий для того, чтобы избавить человечество от возврата к дикости и средневековым зверствам». Слова эти, безусловно, адресованы фашизму. По сути, в докладе Сталиным проведена мысль, что классовая логика в период борьбы за выживание не имеет решающего значения. К этому выводу, и, надеюсь, навсегда, приходит человечество в наши дни.

Судьба Коминтерна была предрешена. Весной 1943 года международная организация коммунистов, которая после Октябрьской социалистической революции, казалось, покроет кумачовыми стягами весь мир, самораспустилась. Сталин, отвечая 28 мая 1943 года корреспонденту агентства Рейтер Кингу, подчеркнул: «Роспуск Коммунистического Интернационала является правильным и своевременным, так как он облегчает организацию общего натиска всех свободолюбивых наций против общего врага – гитлеризма… разоблачает ложь гитлеровцев о том, что Москва якобы намерена вмешиваться в жизнь других государств и «большевизировать» их».

Политический прагматизм Сталина, который не остановил его перед ликвидацией Коминтерна, подтолкнул его и к налаживанию отношений с православной церковью. Бывший семинарист дотоле не баловал вниманием церковь. Более того, по инициативе Сталина с 1925 года не разрешалось избирать главу Русской православной церкви. Временным главой церкви стал Патриарший Местоблюститель митрополит Сергий. Сталин не давал согласия и на созыв Поместного собора, что, в свою очередь, не позволяло пополнить состав Священного Синода, который долго не функционировал. И вдруг Сталин 4 сентября 1943 года приглашает к себе на дачу председателя Совета по делам Русской православной церкви Г.Г. Карпова. Во время беседы, в которой приняли участие Маленков и Берия, были обсуждены вопросы роли церкви в условиях войны. Нужно сказать, что Русская православная церковь неоднократно вносила крупные денежные суммы на военные нужды страны, передала крупные ценности в фонд государства. Священнослужители использовали свое влияние для укрепления веры народа в окончательную победу над агрессором.

Выслушав Карпова, Сталин предложил сегодня же принять высших священнослужителей. Уже через несколько часов у него были митрополиты Сергий, Алексий и Николай, немало удивленные этим высоким «вниманием». В долгой беседе, состоявшейся у Сталина, было одобрено проведение Собора, избрание патриарха, открытие религиозных учебных заведений. Верховный Главнокомандующий, любуясь своим «великодушием», пообещал материальную помощь, различные послабления, многозначительно поглядывая при этом на Берию. Думаю, Сталин наслаждался невообразимой возможностью бывшего семинариста влиять не только на судьбы высших церковных деятелей, но и религии в целом. Справедливости ради нужно заметить, что значительная часть обещаний, которые дал Сталин, была выполнена.

На следующий день, 5 сентября 1943 года, «Правда» сообщила о знаменательной (единственной до 1988 г.) встрече руководства страны с главой церкви: «…митрополит Сергий довел до сведения Председателя Совнаркома, что в руководящих кругах православной церкви имеется намерение в ближайшее время созвать Собор епископов для избрания Патриарха Московского и Всея Руси и образования при Патриархе Священного Синода.