На руинах Империи - Татьяна Николаевна Зубачева

и они немного достаточно громко поругались из-за того, кто устроил такой огонь. Событие вполне заурядное, слишком заурядное, чтобы привлечь чьё-то внимание. Потом занялись обычными починками. Старые лассо, старые рубашки… Блокнот и ручка Фредди лежали между мешками на его лежанке. Так, завалялись. Оставалась карта.

– Сожжём? – Андрей перешёл на камерный шёпот.

– Он должен знать.

– Отдать… заложимся.

– Мы и так у него на крючке. А это… если он не будет знать, он же бояться будет. А на страх его возьмут, кем он откупаться станет?

– Скажем, что сожгли.

– Пусть сам, – Эркин оборвал нитку и попробовал лассо на разрыв. – Это его, пусть сам и решает.

– Тогда прячь. Чтоб только ты достал.

– В сапог зашью. У меня голенища двойные.

– А, понял. У меня для ножа так прошито.

– Ну вот. Прикрой.

– Ага.

Андрей сдвинулся так, чтобы костёр не слепил глаза и была видна улица, и сидел с рубашкой на коленях, пока Эркин подпарывал голенище, закладывал туда бумаги и зашивал разрез.

Эркин закончил шитьё, обулся и убрал всё.

– Давай кофе ещё?

– Ягоды залей.

– Вспомнил! Настаивается уже. Утром попьём.

– Ну, тогда кофе.

– Давай.

Андрей разлил кофе по кружкам. Эркин достал джем. Они спокойно пили кофе и ели лепёшки с джемом. Посёлок затихал, под многими навесами уже легли спать. Из-за реки еле слышно доносилась Лоза. И говорить ни о чём не хочется, так мирно и спокойно вокруг. После тяжёлой работы ничего нет лучше вот такого спокойствия.

Из темноты бесшумно возник и подсел к их костру высокий негр в кожаной куртке. И опять тишина. Никто не начинал разговора первым.

Эркин допил свою кружку и поднял на негра глаза.

– Ну? – очень спокойно спросил Эркин.

Негр улыбнулся.

– Спасибо за свободу.

– Только проснулся? – усмехнулся Эркин. – Свободу ещё зимой объявили.

– Я дал клятву. Она до смерти. Ты же знаешь это.

– Знаю, – кивнул Эркин. – Сам дал?

Негр опустил глаза.

– Клятва есть клятва. А как давал… Всё равно уж теперь.

– За этим и припёрся? – усмехнулся Андрей.

Негр тяжело перевёл на него взгляд.

– А ты всем хамишь, или только… цветным? Заткнись, белёныш, сломаю.

– Полегче, парень, – голос Эркина стал жёстким.

– Есть из одного котла и спать под одним одеялом… кожу не поменяешь.

– А зачем? – насмешливо улыбнулся Эркин, взглядом останавливая наливающегося кровью Андрея. – Врага от друга по коже не отличишь.

Негр пожал плечами.

– Твоё дело. Но белого нельзя подпускать близко. К самому главному своему не подпускай. А то… или отберут, или изгадят, – и резко встал, оглядел их свысока. – Живи, парень. Но помни. Белый всегда только использует тебя. А потом выкинет. Так было, так будет. Кого прикармливают жратвой, кого дружбой, а кого… заботой. Но всё равно, это прикормка. Съел раз и всё. И дал клятву, и пути себе отрезал. Но… живи.

И так же бесшумно мгновенно исчез. Эркин посмотрел на Андрея и отвёл глаза. Андрей сидел чуть не плача, весь красный, с прыгающими дрожащими губами.

– Это… это я прикармливаю тебя? Эркин?!

– Да плюнь и разотри, – спокойно ответил Эркин, – всех не переслушаешь. А этот… видно, бит крепко, вот и кидается на всех.

Андрей сидел в прежней позе, только зажмурился, чтобы не заплакать.

– И про Фредди это… несправедливо. Он честно к нам… – с трудом выговорил он.

Эркин невесело усмехнулся, собрал посуду.

– Давай ложись. Я помою всё и к стаду схожу.

– Испортил вечер, поганец, сволочь этакая, – наконец справился с собой Андрей. – Такой вечер был.

Эркин молча кивнул и ушёл.

Когда он принёс посуду и воду на утро, Андрей уже спал. Или просто лежал, завернувшись по своему обыкновению с головой. И когда, вернувшись от стада, Эркин лёг, Андрей только тихо вздохнул, как всхлипнул.

Алабама

«Мышеловка»

Фредди вышел из банка и оглядел пустынную улицу. Слишком рано. Тем лучше. Он вернётся, как и обещал, к ленчу. Ну, в крайнем случае, сразу после. Будем надеяться, что с парнями там ничего не случилось. Итак, с этим покончено. Фредерик Трейси больше не вкладчик. Он закрыл оба счёта, обратил всё, что у него есть, в наличные. Конечно, мало. И двухсот тысяч не набралось. Но денег Джонни он не тронет. До этого он не опустится.

Фредди неспешно пересёк улицу и зашёл в кафе. Как и в банке, он был первым и единственным посетителем. Плотно, но без излишеств, позавтракал, не замечая вкуса. Да, всё правильно. Тогда Джонни настоял и сам оформил все их счета так, что он и Джонни на равных владеют ими. И всё-таки он всегда помнил, где его счета, а где Джонни. И сейф с их неприкосновенным запасом, и… нет. Это его дело. И Джонни он прикроет. Любой ценой.

В гостинице он расплатился и забрал Майора, не поднимаясь в номер. Всё равно там ничего нет, кроме переполненной окурками пепельницы. И пустой бутылки. Он пил виски, курил и очень хотел опьянеть. Чтобы заснуть без снов, чтоб не увидеть опять Уорринг. Свою последнюю, да, тогда он считал, что последнюю, встречу с Крысой.

Фредди двигался, говорил, улыбался, седлал коня, делал всё правильно, как положено, но был там, в Уорринге…

…Лязг, скрежет металла о металл.

– Морли! На выход!

Закинув руки за спину, он шагнул в коридор, и решётчатая дверь камеры задвинулась за ним.

– Пошёл.

Куда на этот раз? На работы? В карцер? В надзирательскую на избиение? Или в каптёрку за передачей? В Уорринге никогда не знаешь, зачем тебя выдернули из камеры. В канцелярию? Добавили срок? Когда наберётся на пожизненный, лишат расы, шлёпнут на руку номер, переведут в лагерь и всё. Тебя больше нет. Про лагерь рассказывают страшное. Лагерник – не человек, хуже цветного. Человек без расы – не человек.

– Направо… Стой, лицом к стене… пошёл… стой… пошёл…

Трижды он проходил решётчатые двери, трижды менялись тюремщики.

– Стой, лицом к стене…

Лязгает замок, звук открывающейся двери.

– Повернись.

Дверь, толстая, как у сейфа, глухая дверь открыта в темноту. Он невольно замедляет шаг, получает сильный удар в поясницу по больному месту и, охнув от боли, шагает вперёд, в темноту. Дверь захлопывается, и он в темноте, в узком, сдавливающем его со всех сторон… шкафу? За спиной лязгают замки. Плечами, грудью, спиной он чувствует холодные жёсткие стены. О таком он ещё не слышал. Что это? Пытка? Наказание? Вопрос: за что? – бессмыслен. За что – это в Уорринг, а в Уорринге уже за всё или ни за что. Без разницы. Темнота, давящие стены, остановившееся время… он начинает кашлять, задыхаться… значит, всё-таки пытка…