Опасная профессия - Жорес Александрович Медведев

них с полемикой по поводу солженицынского «Письма вождям Советского Союза», я смог опубликовать в английском, немецком, французском и итальянском изданиях альманаха и послать через Роя автору небольшую сумму долларов. Через Роя я посылал Копелеву разные книги и иногда лекарства. Я ожидал, что Лев Зиновьевич мне позвонит из ФРГ или напишет. В ФРГ я бывал два-три раза в год, обычно для участия в конференциях и симпозиумах, и иногда встречался там с некоторыми советскими диссидентами, уехавшими из Москвы. Чаще всего я встречался с Германом Наумовичем Фейном, другом Роя, бывшим школьным учителем русской литературы и специалистом по Толстому. Он свободно, с детства, владел немецким. В 1975 году Фейн эмигрировал в Израиль, а затем, не без трудностей, переехал в ФРГ. Здесь он тоже стал преподавать русскую литературу, но уже в Гейдельбергском университете. Много лет Фейн не мог получить паспорт гражданина ФРГ, так как не был этническим немцем. Он часто публиковал свои статьи, рецензии и очерки в русской эмигрантской прессе, выбрав для этого псевдоним Герман Андреев. У меня с Германом Наумовичем установились дружеские отношения и регулярная переписка, и он два раза, приезжая с женой в Лондон, останавливался в нашем доме.

Однако от Копелева ни писем, ни звонков не было. Его судьбой интересовались в Москве многие друзья, но он не писал ни Рою, ни Лакшину, ни другим общим друзьям. Я не знал ни его адреса, ни номера телефона. Возможно, что постоянного адреса у него еще не было. Молчание столь общительного человека удивляло, но по нескольким историям других эмигрантов я понимал, что это означает разочарование и проблемы, прежде всего финансовые. В июле 1981 года я полетел на несколько дней в Нюрнберг на симпозиум по старению. Там находился один из первых германских институтов геронтологии, и я бывал в этом городе почти каждый год. В Нюрнберге мне удалось узнать, что Копелев получил грант якобы от Вуппертальского университета (Вупперталь – небольшой город к востоку от Дюссельдорфа) для исследований по теме «О многовековых связях России и Германии». (Позже выяснилось, что грант был не от университета, а от частных фондов.) Копелев и Орлова писали только родственникам, у них в СССР остались две взрослые дочери и внуки. Но друзьям-писателям они, очевидно, не хотели писать о своей работе в городке, о котором многие из них не знали. «Многовековые связи» были все же односторонними. Со стороны русских к немцам и другим западным народам с древних времен всегда проявлялся значительно больший интерес, чем наоборот. Копелев получил в университете звание профессора и нескольких ассистентов в помощь. Но эта работа не имела прямого отношения ни к литературе, ни к литературоведению. Это была социальная история.

Вскоре появились академические издания на немецком языке, объяснявшие, какую роль в разные века, начиная с IX–XI, немцы сыграли в развитии российской культуры, науки, искусства, техники, военного дела и государственного устройства. Пик приходился на времена Петра Первого и Екатерины Второй. Было издано несколько томов. Три заголовка (в переводе на русский) – «Германия и немцы в русской письменности от летописей до Карамзина и Болотова. IX–XVII», «Образы России и русских в немецкой письменности IX–XVII» и «Германия и немцы в творчестве русских авторов XIX века» – дают представление о тематике этих исследований. На другие языки эти работы, насколько мне известно, не переводились, и я их не читал. Влияние европейских наций на развитие России никогда не вызывало сомнений. Аналогичные темы можно было бы разрабатывать в Швеции, Голландии, Греции, Англии, Франции, Италии и в других странах, причем не только европейских. Важным было то, что немецкое или шведское влияние никогда не перерастало в дружелюбие. Искреннее дружелюбие и интерес к русским и к русской культуре в Европе больше всего чувствуются во Франции, Греции, Италии и Голландии. В Германии русских не любили, как, впрочем, и других славян. Герман Фейн, встречавшийся с Копелевым, объяснил мне, что Копелева больше всего раздражали частые антисемитские высказывания коллег, которые были обычным явлением среди немцев старшего поколения. Копелев был популярен прежде всего как русский германист, даже германофил, а не как автор книг о жизни в СССР или прототип антифашиста и лениниста-идеалиста Льва Рубина в романе Солженицына «В круге первом». В ФРГ Льву Копелеву (в действительности не Зиновьевичу, а Залмановичу) приходилось скрывать, что он еврей. Сохранившиеся у немцев его поколения антисемитизм и бытовая юдофобия, естественно, угнетали Копелева. В Германии его везде представляли как русского и узнавали по необыкновенно большой седой, «толстовской» бороде. Получить гражданство ФРГ иностранцам было практически невозможно. Законодательство и конституция ФРГ не разрешали гражданство даже тем, кто там родился, если они не были этническими немцами. Это создавало проблемы прежде всего для турок, которых приглашали с 1950-х как новых остарбайтеров на постоянную работу. Потеряв в двух войнах очень заметную часть своей исторической территории, отошедшей Польше, Чехословакии, Советскому Союзу, Франции и Бельгии, и оказавшись в Германии, разделенной на ФРГ и ГДР знаменитой Берлинской стеной, немцы теперь очень сильно ограничивали любую ассимиляцию. Но Копелеву и Орловой выдали германские паспорта уже летом 1981 года «в порядке исключения», за заслуги перед Германией. При этом предупредили, чтобы они не сообщали о получении паспортов в интервью или в прессе, чтобы это не стало прецедентом. О выдаче им немецких паспортов ходатайствовал Вилли Брандт, бывший канцлер ФРГ и лидер социал-демократической партии.

Я случайно встретил Льва Зиновьевича в Москве в июне 1991 года на Красноармейской улице возле дома № 21. Это был дом писателей, и я выходил из квартиры В. Я. Лакшина. Копелев, прежде живший в этом доме, тоже навещал там одного из старых друзей. Мы обнялись и были очень рады встрече. Копелев теперь жил в Кёльне, но одиноко. Раиса Орлова умерла от рака в 1989 году. И Копелеву и мне, почти одновременно, вернули в 1990 году советское гражданство. Он приехал в Москву, чтобы восстановить пенсию, но жить в Москве не планировал. Большинства прежних дружеских связей Копелев не восстановил, с Роем, Лакшиным и бывшими сотрудниками «Нового мира» не встречался. Он умер в Германии в 1997 году.

Глава 49

Желтый дождь

В воскресенье вечером 13 сентября 1981 года мне позвонил Джонатан Стил, журналист из The Guardian, ответственный в газете за советскую тематику, и попросил прокомментировать только что сделанное на пресс-конференции в Западном Берлине заявление Александра Хейга (Alexander Haig), государственного секретаря США. В полученном в редакции телетексте цитировались слова госсекретаря:

«В течение