Страсть и судьба - Хизер Гротхаус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не сожалеете? — побледнела она.
— Нет. Более того, если бы можно было повернуть время вспять, — он говорил со всей искренностью, на которую только был способен, — то повторил бы все снова, только не стал бы так много пить, чтобы сохранить более яркие и подробные воспоминания.
Мгновенно покраснев, она вскочила на ноги:
— Надеюсь, мы закончили?
— Даже не начинали, можно сказать.
— А мне кажется, закончили. Следуя мудрому совету, который я получила сегодня утром, мы оба должны как можно меньше общаться друг с другом. Будем просто жить каждый своей жизнью. Договорились?
— Нет.
Она сердито топнула ногой, и Оливер едва не рассмеялся, совершенно удивленный и очарованный этим неожиданным поступком, столь несвойственным Сесили.
— Но я готов пойти навстречу вашим желаниям, если вы согласитесь выполнить мою просьбу, — уступил он.
— И какую же? — с осторожной надеждой в голосе спросила она.
— Поцелуйте меня.
Сесили не знала, смеяться ей или дать пощечину этому красавчику Оливеру Белкоту. Поцеловать его! И как такое могло прийти ему в голову!
— Вы шутите?
— Нисколько. Я говорю совершенно серьезно.
— Я не буду вас целовать!
— Ладно, — согласился он. — Тогда подойдите ближе, и я сам вас поцелую. Я ведь так и не поблагодарил вас как следует за то, что вы спасли мне жизнь.
— Но я не… — Она осеклась, подумав, что не стоит ввязываться в дальнейшие споры, лучше поскорее все закончить. — Хорошо, я спасла вам жизнь и не требую за это благодарности. Могу я осмотреть вашу руку?
— Не будет поцелуя, не будет осмотра. Таковы условия нашей сделки.
— Я не заключала с вами никаких сделок!
— Хорошо, тогда назовем это моим личным условием, если вам так больше нравится. Кстати, вам известно, что в детстве нас хотели обручить?
— Да, но моя мать решила, что вы слишком необузданны и агрессивны для меня, хотя в ту пору вам было всего десять лет.
— Ничего подобного! — возразил Оливер, шутливо грозя ей пальцем. — Это моя мать отказалась от этой затеи, потому что не хотела, чтобы ее сын породнился с семьей ведьм.
Сесили возмущенно фыркнула, но Оливер продолжал, не обращая на это внимания:
— Так что, если бы не эти разногласия, мы могли бы стать мужем и женой, и тогда поцелуй не был бы таким большим событием.
— Не хотелось бы вас обидеть, но для меня в любом случае этот поцелуй не стал бы большим событием, — отважно солгала Сесили.
Оливер откинулся на подушки и захохотал.
— Вот уж никогда не предполагал, что вы можете быть такой! Наверное, никто этого не предполагал! Но мне это нравится.
— Рада, что смогла доставить вам удовольствие, — недовольно процедила она сквозь зубы.
— Поцелуйте меня, — снова попросил он.
— Нет.
— Прошу вас! Слышите, я сказал «прошу»? Теперь вы не можете отказать мне, не нарушив правил приличия.
— Вряд ли в данный момент между нами могут действовать какие-то правила приличия.
— Ладно, — он понизил голос почти до шепота, — тогда поцелуй меня, потому что я не могу без этого жить, потому что когда тебя нет рядом, я пытаюсь почувствовать твой запах, оставшийся на одеяле и бинтах. Закрывая глаза, я вспоминаю ту ночь в круге Фоксов, вижу тебя, слышу твой голос, твои слова…
Сесили сделала глубокий вдох и прикрыла глаза. Его слова оказали на нее почти физическое воздействие, как если бы он ласкал ее обнаженное тело.
— Поцелуй меня за все те годы, что мы могли быть вместе, если бы не разногласия наших семей. Поцелуй меня, словно теперь мы стали совершенно другими людьми, чем были прежде. Словно мы только что познакомились, и перед нами целая жизнь, и наше будущее зависит только от нас самих.
На глазах Сесили выступили слезы.
— Ах, если бы это могло стать правдой, — прошептала она.
— Это вполне возможно, — сказал Оливер. — Сама посуди, Сесили. Я лорд Белкот, владелец поместья Белмонт, за мной вся власть и богатство моего рода. Ты еще не ушла в монастырь. Я прав?
— Да, — едва слышно проговорила она.
— Тогда кто может помешать нам поступить так, как нам хочется?
Словно загипнотизированная его голосом, она слушала его доводы, такие простые и такие противоположные тому совету, который ей дал Джон Грей.
— Я… я не знаю… Ты так и остался Оливером, а я так и осталась… собой. Каждый из нас такой, каким всегда был… Мы с тобой не пара.
— А вот мне так не кажется, — возразил Оливер. — Давай откроем друг другу нашу потаенную суть. Станем такими, какими хотим быть. Рядом с тобой я стал другим. А ты?
Сесили озадаченно молчала, пытаясь осмыслить сказанное Оливером. Это было что-то неслыханное.
— Иди сюда, — он похлопал левой ладонью по матрасу и, увидев ее настороженный взгляд, усмехнулся, — я не буду нападать на тебя.
Сесили обошла вокруг кровати, двигаясь словно во сне, не вполне уверенная в правильности своих действий, но все же подчиняясь Оливеру, и осторожно присела на краешек матраса.
— Сядь поглубже, — вздохнул он, закатывая глаза. — Сядь нормально, все самое страшное уже случилось.
Я же не могу лишить тебя девственности дважды.
Сесили послушно придвинулась ближе.
— Почему ты согласилась на интимную близость со мной позавчера? — спросил Оливер.
Именно этим вопросом она задавалась все эти дни и ночи, поэтому он ее не шокировал.
— Я чувствовала себя страшно одинокой, — помедлив, ответила она, — и наверное, испуганной. Настало время принять окончательное и бесповоротное решение относительно ухода в монастырь. Наверное, я сильно перенервничала.
И зачем она говорит все это ему? Разве он понимает что-нибудь, кроме похоти и охотничьего азарта?
— Я думаю, в монастыре тебе не место, — неожиданно сказал Оливер.
— Почему? — удивилась она, широко раскрыв глаза.
— Если бы ты действительно хотела жить в монастыре, ты бы сделала это давно, вскоре после смерти матери, — тихо пояснил он. — Все это время ты чего-то ждала. Возможно, какого-то знака судьбы.
Он замолчал, пальцами левой ладони касаясь ее бедра сквозь складки платья. Сесили невольно посмотрела на его ладонь.
— Может, я и есть знак судьбы? — тихо спросил он.
— Ты только не обижайся, Оливер, но мне кажется, ты был для меня всего лишь удобным способом взбунтоваться против судьбы. Я так и не приняла окончательного решения относительно Хэллоуширского аббатства. Ночь, проведенная с тобой, ничего не изменила.