Страсть и судьба - Хизер Гротхаус

2 февраля 1277 года

Замок Фолстоу, Англия

У Сесили Фокс было такое чувство, словно она падает в пропасть.

После обильного ужина в большом зале замка прошло уже добрых два часа, и почти все это время она стояла в полном одиночестве, наблюдая за отвратительным поведением бражничавших гуляк и изо всех сил стараясь при этом сохранять невозмутимое выражение лица. Однако справляться с этой задачей ей становилось все труднее и труднее. Мужчины прикладывались к спиртному так часто и с такой жадностью, что вино проливалось им на одежду. Многие дамы опрометчиво пытались не отставать от своих кавалеров. Мужчины и женщины, не связанные узами брака, увлеченно танцевал и. Впрочем, их непристойные движения и бесстыдные соприкосновения тел вряд ли можно было назвать невинным развлечением, каковым, по общему мнению, является танец.

С трудом скрывая возмущение, Сесили обозревала все вокруг и видела, что даже самые невзрачные, робкие и глуповатые девицы пользовались успехом у противоположного пола. Даже несчастная леди Анжелика, страдавшая косоглазием и брызгавшая слюной во время разговора, самозабвенно кружилась в вихре танца в объятиях молодого кавалера, то и дело беззастенчиво хватавшего ее за грудь.

И только Сесили стояла в полном одиночестве.

Ни один кавалер не приглашал ее танцевать. Ни один мужчина не смел подойти к ней, чтобы шепотом предложить улизнуть из бального зала и уединиться где-нибудь на часок для греховных утех. Она была богатой леди из рода Фолстоу, к тому же весьма могущественной благодаря своей старшей сестре Сибилле. Незамужняя, без малейших признаков косоглазия, Сесили никогда не брызгала слюной во время разговора. И все же мужчины вели себя так, словно не замечали ее присутствия на празднике.

Для всех, кто ее знал — и даже для тех, кто только слышал о ней, — она была Святой Сесили, средней дочерью Амиции и Мориса Фокс, обреченной на кроткое самопожертвование. Хотя официально Сесили еще не заявляла о своем окончательном решении уйти в монастырь, она уже выполняла многие обязанности монахинь, помогая священнослужителям. Накануне она до самого рассвета помогала преподобному отцу Перри в его бесчисленных утомительных приготовлениях к празднованию Сретения[1]. Еще Сесили несла на себе бремя милосердия, ухаживая за больными и умирающими и добросовестно молясь за них во время литургии.

Она редко поддавалась сильным эмоциям, никогда не лгала, не сплетничала, всегда слушалась свою старшую сестру, Сибиллу, ставшую главой семейства после смерти их родителей. Сесили не любила пышных нарядов, предпочитая одеваться как монахиня. И это удавалось ей до такой степени, что чужестранцы часто приветствовали ее почтительным поклоном, бормоча: «Да благословит тебя Господь, сестра».

Сесили знала, что ею восхищаются и даже почитают за скромность, строгость и благопристойность. Внешне она не была такой самоуверенной, как ее младшая сестра, Элис, весело отплясывавшая со своим молодым мужем в толпе гостей. Не была она и честолюбивой, как ее старшая сестра, Сибилла, железной рукой управлявшая поместьем Фолстоу. Большую часть своей двадцатидвухлетней жизни Сесили занималась воспитанием в себе кротости, смирения и благородства.

Сейчас же ее кроткое, по общему мнению, сердце было переполнено такими противоречивыми чувствами, что она была готова провалиться сквозь землю.

Мимо нее, едва не задевая массивные железные чаши с пылавшими в них ветками остролиста, оставшимися после Рождества, проносились в круговороте веселья и ярких красок танцующие пары. Хотя в зале в положенных местах горели церковные свечи, во всем остальном праздник все же оставался языческим прощанием с опостылевшей зимой и радостной встречей долгожданной весны. Сесили знала, что ее старшая сестра намеренно хотела подчеркнуть языческий аспект праздника — увы, злые сплетни о Сибилле, казалось, лишь разжигали в ней своенравность.

Не без труда пробираясь сквозь толпу танцующих гостей, Сибилла шла к сестре, чувствуя со всех сторон восхищенные и одновременно завистливые взгляды. Мужчины бросали на Сибиллу алчущие взоры, при этом в глазах тех немногих, кому посчастливилось хоть раз держать ее в своих объятиях, явственно читалась неизбывная сердечная тоска. Те же, кто так и не удостоился ее внимания (и постели), ходили за ней по пятам, забыв про гордость. Сибилла была влиятельна и желанна, чего никак нельзя было сказать о ее младшей сестре.

Вдруг Сесили заметила в толпе гостей человека, из-за которого ей было так горько на душе.

Оливер Белкот.

«Он мог бы быть твоим мужем», — напомнил ей внутренний голос.

— Здравствуй, моя милая, — пропела над ухом Сибилла, наконец сумевшая добраться до сестры. — А я уж было подумала, что ты давно ушла к себе и видишь седьмой сон.

— Кто знает, может, этот праздничный пир в Фолстоу последний в моей жизни, Сибилла, — отозвалась Сесили, стараясь говорить как можно веселее. — Мне хочется запомнить его.

Сибилла понимающе сжала руку сестры, но не сказала ни слова относительно ее намека на уход в монастырь. Несколько секунд они обе молча глядели на царившее вокруг пьяное распутство якобы по поводу святого праздника Сретения. Неожиданно Оливер Белкот снова попал в поле зрения Сесили, чем спровоцировал ее на ядовитое замечание.

— Я крайне удивлена видеть его здесь, на пиру, — несколько отстранение произнесла она.

— Кого? Оливера? — уточнила Сибилла, и Сесили скорее почувствовала, нежели увидела, как сестра пожала плечами. — Наверно», теперь его следует называть лордом Белкотом.

Сердце Сесили забилось сильнее, от неожиданно разыгравшегося воображения перехватило дыхание.

— Не прошло и месяца со дня гибели Огаста, а Оливер уже пирует как ни в чем не бывало. Это неуважительно с его стороны как по отношению к брату, так и к тебе, Сибилла.

Старшая сестра чуть отстранилась, и в ее голубых глазах сверкнул лед. Сесили почти физически ощутила волну холода и пожалела, что так резко отозвалась об Оливере.

— Знаешь, Сесили, я вовсе не оскорблена присутствием Оливера и тем более его беспечным весельем. Ни для кого не секрет, что он частенько раздражал своего старшего брата, Огаста, и все же братья искренне любили друг друга.

Сесили взглянула на сестру, и у нее против воли вырвался вопрос:

— Сибилла, а ты любила Огаста?

На какое-то мгновение глаза старшей сестры странно блеснули, губы горестно поджались, но тут же на ее лице появилось выражение привычной меланхолии, отчего сердце Сесили болезненно сжалось.

— Нет, я его не любила, — призналась Сибилла, глядя на гостей, расходившихся из центра зала, поскольку музыка кончилась. Казалось, они могли общаться друг с другом только криками и пронзительным смехом. Для Сесили эти резкие звуки казались воплями боли и мучений, и все же ей удалось расслышать тихие слова сестры: — Уверена, ты сейчас жалеешь меня…