Источник - Джеймс Миченер

Когда она, не в силах перебороть растущие страхи, рассказала о них Уру, тот посмеялся над ее опасениями и сказал:

– Если мужчина ищет дикого кабана, он найдет его. Если знает, как драться с ним, он победит.

– То же и с зерном? – спросила она.

– Сеять его – это правильно. Оберегай его из своего нового дома, и оно принесет пищу, – пообещал он ей.

Но при этих словах он вспомнил тот день у родника, когда его отражение раскололось какой-то неведомой силой и как в этот момент раздумий у него началась новая жизнь. Его высокомерие сошло на нет, и, когда жена оставила его, Ур задумался, так ли просто убить дикого вепря, как он говорит. В прошлом он пару раз подозревал, что, когда его охотники уже не могли справиться с могучим зверем, им помогала какая-то таинственная сила, и, перебарывая страх, он вместе с ними одерживал верх над злобным врагом. Но когда люди из пещеры позвали Ура: «Мы готовы!» – он оставил свое поле и повел их в темные заросли.

Так что жена обратилась со своим вопросом к сыну, но, прежде чем она закончила свой рассказ, уже поняла, что сын ждал этого разговора. Сидя на валуне рядом с полем, он проводил взглядом охотников и заговорил с матерью о том, что беспокоило его:

– В вади много птиц. И Черноголовка, что поет по вечерам, и те красивые создания с длинными клювами и синими крыльями, что гнездятся на берегах реки и ловят рыбу. И хохластые жаворонки, которые ищут зерно на полях. И красивая птичка, которая летает быстрее всех остальных… – Он помолчал. – Та, что ест пчел. – Он показал на крохотное создание, чуть больше его ладони, с длинным острым клювом, синим оперением и радужной раскраской головки и крыльев, птичка порхала меж деревьев. С ней никто не мог сравниться в скорости полета, когда она кружила в небе, но сына Ура привлекала не ее красота. – Видишь! Она ловит пчел прямо на лету. И накалывает их на сухие сучки. А потом поедает их. Но смотри! Она выплевывает их крылышки. И так весь день.

Семья Ура лучше, чем остальные, знала, что пчелиный улей находится где-то в вади, и одним из первых воспоминаний мальчика было возвращение домой его отца, полуслепого от укусов пчел, которых он, ругаясь, вычесывал из бороды. Он приносил с собой медовые соты, и ребята в пещере дрались из-за них. В этих местах росли самые разные цветы, так что мед из четырех разных сот не походил друг на друга. Пчел с их жалами уважали, а из-за меда просто любили. И мысль, что такая красивая птица, как поедатель пчел, существует лишь для того, чтобы кориться пчелами, вызвала у мальчика целый ряд новых вопросов. Почему два создания, оба полные совершенства, находятся в таком смертельном конфликте друг с другом? Почему природа так неблагоразумна?

Он спросил у матери:

– Если пчела приносит столько добра, а ее преследует такой смертельный враг, как эта птичка… – Он проследил взглядом полет очаровательного хищника и увидел, как он, перехватив пчелу, которая возвращалась с грузом цветочной пыльцы, ловко оборвал ей крылышки. – А что, если и у нас где-то в небе есть враги, которые только и ждут, чтобы напасть на нас? – Снова помолчав, он наконец облек в слова ту проблему, которая мучила его мать: – А что, если и у дождя есть свой дух? Или у солнца? Что тогда будет с нашей пшеницей?

Вторая особенность природы задала мальчику еще более трудный вопрос. Кипарисы, высокие и стройные деревья, что тянулись вдоль поля, черными пиками торча в небо, были просто прекрасны, и птицы любили гнездиться в их небольших, но густых кронах. Каждый год на них вызревал урожай маленьких, размерами с ноготь большого пальца, шишек. Каждая из них состояла из девяти плотно пригнанных друг к Другу чешуек, скрывавших под собой семена. Ни восьми, ни десяти чешуек никогда не попадалось, всегда девять. Это не могло быть случайностью. Какой-то дух, таившийся в кипарисе, хотел, чтобы шишки были именно такими, и, если это верно по отношению к дереву, почему так же не может вести себя поле, на котором зреет зерно? Или сама пшеница?

Мальчик с матерью продолжали, задумавшись, сидеть на солнце, когда мимо них, блеснув в небе сверкающей искоркой, пролетел поедатель пчел и исчез меж кипарисов, которые продолжали стоять молчаливыми стражами. Мучительная мысль не давала мальчику покоя. Мысль, которую было трудно сформулировать, но от которой он не мог отделаться. Мимо, поклевывая семена, прошествовала тройка хохлатых жаворонков, и, когда они исчезли, он посмотрел на кипарисы и сказал:

– А что, если дух, который делает такие красивые шишки, живет не в кипарисе? А что, если дождь льет или проходит мимо не потому, что дождь так хочет… – Мысли эти завели его в слишком далекую и туманную область, чтобы он мог в ней разобраться, и он стряхнул их с себя, но тревога, которую они вызвали, никуда не делась.

Было бы неправильно утверждать, что, открыв искусство возделывания земли, они открыли для себя все эти страхи, поскольку семья Ура давно была знакома с обыкновенными страхами. И когда какая-нибудь женщина в пещере была готова разродиться, жена Ура испытывала страх, ибо знала, что в такие минуты можно умереть. Она помнила ту мрачную ночь, когда Ур в болотах потерял охотника, убитого вепрем. Его дочь услышала далекий крик вестника «Он мертв!» и подумала, что погиб сам Ур. И она испытала страх. Но те опасения, которые сейчас испытывала семья, были совсем иного рода. Они рождались из неторопливого, но крепнущего понимания взаимоотношений между человеком и окружающим его миром, из гнетущих подозрений, что, может, вещи не так просты, какими они кажутся в хороший осенний день, когда созревшее зерно еще прячется в тугих колосьях, а из леса доносится трубный рев оленей. Снова и снова сверкающие крылья поедателя пчел носили его взад и вперед по вади, заставляя мать и сына терзаться мыслями – а не послана ли эта птичка какими-то неведомыми силами предупредить человека, что те опасности, которые угрожают пчелам, могут обрушиться и на поля и дома. И как-то утром, когда зерно уже было готово к жатве, Ур внезапно вскричал:

– Вот оно!

– Что? – спросила жена, с опаской глянув на него.

– Мы попались. Мы тратим всю энергию на зерно.

– Что значит – попались? – спросила она, испытывая нехорошее подозрение, что Ур понял источник ее страхов.

– Все зерно у нас в одном месте. И оно легко может пропасть.

– Ты имеешь в виду солнце? Или огонь?

– И их тоже. Или дикий кабан перекопает поле.

Она с откровенным страхом посмотрела на мужа, потому что Ур был знающим и толковым охотником, которого все уважали. Так что к нему стоило прислушаться. И более того – он мог найти слова, чтобы выразить те растущие страхи, которые испытывали она с сыном, ибо это уже стало правилом жизни в их семье: чем активнее они воплощали какой-то замысел, тем более уязвимым он становился. Частично справившись с природой, они теперь стали ее жертвой.

– Что мы можем сделать? – тихо спросила она.

В эту минуту сын Ура смотрел на радужную молнию крохотного хищника, порхающего среди кипарисов в поисках добычи.

– Если бы мы знали, – заметил он, – как заставить дождь и солнце понять, что нам нужно.