Источник - Джеймс Миченер

Когда дом был окончен, Ур неохотно собрал в пещере свою семью. Многие были готовы поднять Ура на смех из-за его дурацкой ошибки, но воздержались, зная его репутацию охотника. Он собрал свои четыре копья, две шкуры, чашку, каменный молот и направился к узкому выходу, но, поняв, что прощается с прошлой жизнью, остановился и еще раз бросил взгляд на мрачные стены, которые со дня рождения оберегали его. В противоположном конце пещеры тянулся сумрачный туннель, уходивший в темноту. Повернувшись лицом к свету, Ур миновал порог и сбежал по тропинке к роднику. Бросив копья у стены, он сел и долго смотрел на светлые ошкуренные стволы деревьев, которые образовывали стены. Они казались ему чужими и странными.

Семья уже довольно долго прожила в этом доме, и, наконец, сын Ура понял, что не стоит ждать, пока весенние посадки к осени превратятся в зерно и оно случайным дождем просыплется на землю. Если приберечь часть урожая, держа его в сухих мешках из оленьей кожи, то весной семена можно будет рассадить в специальном месте, и злаки пойдут в рост там, где нужно. С этим открытием семья Ура оказалась на пороге натурального хозяйства. Она этого, конечно, не знала, но, если удастся обеспечить достаточные запасы пищи, изменения бытия пойдут просто с невероятной скоростью: через несколько тысяч лет поднимутся города и появится цивилизация. Люди получат возможность планировать загодя, и каждый будет заниматься своим делом. Они поймут, как важно строить дороги, по которым можно будет быстро доставлять продукты, и создадут финансовую систему для своевременных платежей. Сложная система связей в обществе стала воплощаться в жизнь в тот момент, когда сын Ура обратил свое внимание на дикое зерно.

Жена Ура первой оценила перемены, которые принесло открытие ее сына. Стоял осенний день, сияющий золотом опадающих листьев. Она, поднявшись на скалу, дождалась возвращения мужа из болот, помогла втащить на скалу тушу вепря, где ее предстояло разрубить на куски. Она слушала песню, которую пели мужчины:

Ур вел нас в болота, где кусается мягкая земля.

Он привел нас во тьму, где прячутся птицы.

Ур увидел, как кабан в темноте блестит глазами.

И это он, кто крикнул: «Вот! Вот!»

Это была красивая песнь, и жене, мужу которой воздавалось должное, было приятно ее слушать, но, поглядев со скалы на охотников, в тот момент, когда они прошли мимо созревающего поля, она в первый раз подумала, что такие люди, как Ур, не должны, подобно мальчишкам, носиться по болотам, а обязаны оставаться поближе к дому, оберегая зерно; ее охватила такая грусть, что захотелось убежать от торжествующих мужчин и всплакнуть над потерянной простотой жизни. Она видела, что весь ее образ жизни изменился, когда она стала приручать тонкие стебельки диких злаков. Она понимала, что охотникам придется оставить дубовые чащи, где бродят олени, и им больше не придется бродить по мрачным болотам, где прячутся дикие вепри. В те дни, когда ее отважный молодой супруг вел за собой охотников, она любила его и чувствовала за него боль, смысла которой сама не понимала.

И вряд ли она понимала, что вслед за появлением зерна даст о себе знать более сложная проблема – настолько непростая, что ее нельзя было выразить словами. Приручая дикие растения, жена Ура была смела и проницательна, а теперь она стала задумываться о невидимых силах, которые властвуют над людьми. Она быстро осознала, какое воздействие на таких людей, как Ур, окажет необходимость трудиться на земле, и она же первой осознала, пусть и не полностью, влияние сил более мощных, чем сами охотники.

Десятки тысяч лет человекоподобные существа, жившие у этого источника, медленно, шаг за шагом устанавливали отношения с окружавшими их молчаливыми, но грозными силами. И в ледниковый период, и в годы иссушающей жары они учились сосуществовать с этими силами, хотя не понимали ни их, ни их взаимоотношений; даже не давали им имен, но подсознательно воспринимали их как источник высшей силы. С трудом, со многими потерями установилось равновесие между жизнью и смертью, и люди опасались нарушить его. По ночам, когда могучие бури ревели над лежащими к югу горами Кармеля, было ясно, что дух урагана разгневался на людей и хочет уничтожить их. Как иначе можно было объяснить слепящее сияние молний, которые расщепляли деревья, и лес занимался пламенем? Чем иным объяснить неожиданное появление над головой грозовых облаков, наполнявших вади водой, потоки которой начисто смывали все в округе? Как иначе понять, почему вода срывала с места неподвижные валуны, размером куда больше человека, и поток уносил их? Ясно, что дух урагана разгневан какими-то поступками людей и жаждет мести. Так же вела себя и вода. Порой она любила людей и преданно служила им. А иногда, случалось, гневалась на них и уходила, заставляя людей влачить существование на грани смерти. Даже вода источника вела себя подобным образом, когда, преисполнившись раздражения, исчезала в провалах неизвестных пещер, и, лишь когда люди были близки к гибели, она радостно выплескивалась обратно, принимая поцелуи иссохших от жажды детей. Воздух, дух смерти, нес с юга жгучие ветра; дух открывал тело женщины, и новый человек появлялся на свет. Дерево давало плоды или оставалось бесплодным – все важное в природе зависело от воли некоей силы, которая то помогала человеку, то выступала против него.

Еще не существовало никаких обрядов для умиротворения этих опасных сил. В те времена еще не приносили драгоценных младенцев в жертву богу ветров в надежде завоевать его благоволение, страшные дикие вепри не получали подношения человеческой крови, дабы утолить жажду смерти этого бога. Еще не ставили алтарей властителю дождей, не возводили храмов богу дневного света, который постоянно одерживал победу над ночью. Люди еще не поняли, что силы, владеющие миром, можно умиротворить, сознательно склоняясь перед ними; много раз за предшествующие двести тысяч лет пещера пустела, когда запасы пищи в округе подходили к концу, но, когда сюда возвращались животные, вслед за ними приходили и первобытные люди, смахивающие на обезьян. Они внимательно прислушивались к указаниям природы и наблюдали за приметами, но не были рабами ни духа бурь, ни его предупреждений. Было известно, что и облик и действия дикого вепря полны злобы, но еще не стало открытием, что его злобности можно противопоставить сознательные действия человека. Иными словами, начатки религии еще не действовали. Но может быть, ближе всего к религии люди были в момент смерти, ибо было ясно, что покойник должен взять с собой в неизвестную дорогу пищу и оружие, чтобы защищаться. Его хоронили в особой позе, голова его покоилась на каменной подушке, рядом ставили несколько горшков с едой, клали копье и самые любимые украшения, например резные раковины или ожерелье.

До сих пор отношение жены Ура к таким вещам было простым и ясным: у бури есть живая душа, как у воды, у ветра, у неба, как у каждого дерева и животного. Жена Ура постоянно чувствовала присутствие этих душ и относилась к ним с уважением. Доводилось ли ей хоть раз видеть такую живую душу? Она думала, что да: однажды молния ударила рядом с ней, и в шипении серы она услышала какой-то необычный голос. Молитв еще не существовало, но она доверительно обратилась к этому голосу, и он не тронул ее. И у огромной скалы была душа, широкая и добрая, и у рыб в реке, у кремня, который сыпал искры, у болота и у окружающих деревьев. Жена Ура сама толком не понимала, как она относится к этим мириадам душ, но у нее было одно общее правило: «Они не должны обижаться». Поэтому она не хвасталась, что пережила ураган, и никому не рассказывала о разговоре с душой молнии. Она не бросала камни в зверей и не загрязняла воду, а когда отец Ура скончался, она похоронила с ним его лучшую резную чашку, хорошее копье Ура и нитку бус. Но с появлением зерна, которое они выращивали, равновесие в природе нарушилось, и она это понимала. Еще до первого урожая стало ясно, что удача зависит от обилия дождей и жара солнца – не такого горячего, чтобы спалить молодые растения, а ровного и теплого, чтобы созрели колосья. И она стала внимательно наблюдать за любой переменой в настроении духа воды или духа солнца. На второй и третий год, когда они обработали уже большой кусок земли, она испытала настоящий страх из-за отсутствия дождей и стала прикидывать, что бы ей такое сделать, дабы убедить духа дождя послать вожделенную воду. Наконец она закричала, обращаясь к бескрайнему небу: «Пусть пойдет дождь!» – и взмолилась о милосердии; но в то же время она осознавала, что сила связи Я – Оно, всегда существовавшая в пещере, теперь, когда она молила о дожде, властная, но безучастная.