Обвиняется в измене - Айя Субботина

В ответ на вереницу одинаковых сообщений от Юли «Нам срочно нужно поговорить, перезвони мне, пожалуйста» я просто пишу точную дату того единственного прокола, надеясь, что она поймет и отстанет от меня до лучших времен. Которые, судя по моей одержимости Одуваном, наступят не скоро.

Я прощаюсь с англичанами, пожимаю им руки и надеюсь, что мое желание продолжить наше плодотворное сотрудничество звучит хоть в половину так же естественно, как я стараюсь. Соня быстро переводит, потом добавляет что-то от себя и оба кошёлька чуть не дерутся за право первыми поцеловать ей руку.

- Нет! - Соня отшатывается от меня, когда я пытаюсь приобнять ее за талию, чтобы усадить обратно в машину. - Я больше не хочу находиться с вами рядом, Денис Александрович. Ни одной лишней секунды. Никогда. Больше, - она смотрит на меня с такой злостью, что хочется потереть щеку, словно от пощечины, - больше - никогда. Вы слышите?

Даже в темноте я замечаю плохо замаскированный отек от удара Инны. Ккогда мы зашли в ресторан, Соня сразу попросилась в дамскую комнату и провела там минут двадцать, когда я уже начал терять терпение и собирался начихать на правила и тупо вышибить двери в женский туалет. А когда вернулась, мне уже было не до того. Но сейчас я хорошо вижу тяжелую руку Инны, потому что и сам не раз попадал под раздачу.

- Одуван, хватит валять дурака, ладно?

- Я никуда с вами не поеду, - уже себе под нос, набирая что-то в телефоне, бубнит Соня.

А когда подносит его к уху, я успеваю сделать резкий выпад и отобрать гаджет, который охота расколотить в хлам. И свой заодно. Чтобы между нами не было хотя бы этих невидимых зрителей и участников. от которых уже тошнит.

- Нам нужно поговорить, - немного смягчив тон, предпринимаю еще одну попытку. И делаю то, чего не делала уже лет сто: - Пожалуйста, просто поговорить.

От этого «пожалуйста» режет глотку, но я должен попытаться, тем более, что малышка уже и так до чертиков напугана.

- О чем поговорить? О том, что из-за вас я чуть не стала посмешищем? Или уже стала? Что узнала о себе много нового?!

Ее ирония мгновенно зажигает пожар моей злости, хоть я изо всех сил старался быть сдержанным. Ума не приложу, почему до сих пор не сгреб ее в охапку и не уволок в свою холостяцкую берлогу, чтобы всеми известными мне сексуальными способами выколотить из нее спесь богатой папиной дочурки. Или, что еще удивительнее, почему продолжаю терпеть ее фокусы вместо того, чтоб послать и с пометкой «Не дала» вычеркнуть к хренам собачьим из своей жизни.

Хотя, хули там? Все я знаю, все с ней понятно, а со мной так вообще прозрачно.

Она цепляет меня глубже, чем разовое развлечение.

Эта мелкая и далеко не самая красивая малышка в моей жизни каким-то образом умудрилась ухватить меня за самое, мать его, сердце. Потому что я готов ждать и не трогать ее, если бы она захотела, лишь бы не терять с горизонта своей жизни.

И вот об этом, пожалуй. нам действительно стоит поговорить. Прямо сегодня. Если она уйдет - у меня не будет другого шанса. Слишком уж выразительно ее зеленые глаза «орут», как я ей противен, и как она расшибется, но сделает все, чтобы больше никогда меня не видеть.

- Ну хочешь я разведусь?! - вдруг, неожиданно для себя самого, взрываюсь я. На мой крик оглядывается, кажется, вся улица, но класть я на них хотел. - Ты в меня въелась, как серная кислота, понимаешь? Никуда я тебя не отпущу мелкая зараза, потому что не могу!

Наверное, это был мой способ сказать, что она мне не безразлична, потому что мне слишком много лет, чтобы как дурак блеять всякое сопливое «я тебя люблю».

Одуван смотрит на меня. Очень долго и пристально, так, что хочется на хрен отвернуться, потому что начинаю чувствовать себя мышью в лаборатории, над которой проводят зрительный эксперимент. Или, скорее, котом, которому слишком долго смотрят в глаза: еще пара секунд - и я ее тупо сожру.

- А вы, Денис Александрович, мне абсолютно безразличны. И если в вас есть хоть капля чего-то человеческого, вы вернете мой телефон и дадите мне уйти.

До самого последнего ее слова я безоговорочно верю, что она говорит правду. Ничто не сбивает актерскую игру напускное спокойствие и апатию. Но на слове «уйти» эта дамба дает трещину. Сонин голос ломается, она пару раз моргает, как делают все женщины, чтобы не заплакать.

- Маленькая лгунья, - триумфально скалюсь в ответ и на этот раз окончательно слетаю с катушек. - Ты тоже все это чувствуешь. Тебе тоже ни хрена не все равно, когда мы рядом, и перестань уже корчить из себя хорошую девочку, потому что в ближайший час ты будешь кричать и просить, чтобы я трахал тебя везде, где захочу. Всегда, когда захочу. И тогда, когда захочу.

Нужно совсем немного сил, чтобы обхватить ее всю и притянуть к себе этот самый желанный трофей. Она брыкается, отбивается, наотмашь бьет пару раз по лицу, но сейчас это даже приятно. Все равно, что бросить в костер столку сухого хвороста.

- Хватит! - рявкаю прямо в ее покрасневшее от злости лицо, - просто на хрен отпусти все это.

Соня замирает, ее взгляд постепенно затуманивается, а руки - хоть она вряд ли это осознает - оказываются у меня на спине. Тонкие слабые пальцы скребут по пиджаку. Приподнимается на цыпочки, тянется всем телом, превращаясь в дурман, от которого у меня абсолютно сносит крышу.

- Ты проста больной, Ван дер Мейер, - шепчет она куда-то мне в шею, отчего член моментально наливается кровью. А я, как последний мудак и извращенец, нарочно притягиваю ее ближе, вдавливаюсь в плоский и теплый даже сквозь ткань платья живот, чтобы она почувствовала каждый сантиметр. - У меня от тебя голова кружится.

А у меня кружусь весь я, потому что вслед за признанием эта мелкая зараза со злостью цепляется зубами мне в шею.

И мы оба до неприличия громко стонем в тот момент, когда я понимаю, что моя кожа лопается под этим натиском, и что теперь на мне будет метка, доказательство того, что Одуван тоже сходит с ума.

Я еще не знаю как, но в эту минуту начинается новый виток моей жизни.

Не с романтического поцелуя и не с секса, даже не с обсуждения совместных планов на будущее, как это принято у «нормальных». У нас с Одуваном все начинается с метки на моей шее, словно в фильме про вампиров. Только моя клыкастая не носит кожу и не стреляет во все, что движется, а прижимается ко мне всем своим тонким телом, пробуждая во мне абсолютно непонятные и новые для меня чувства: забросить ее на плечо, забрать, спрятать в самой высокой башне, чтобы там ее не достала никакая беда. И цепкие руки Младшего.

- Ты правда… ты… - Соня шепчет мне в шею, а потом просто бессвязно начинает что-то бормотать, как будто у нее забит рот. Кажется, жует воротник моей рубашки.

- Я правда, - общей фразой, обтекаемо, озвучиваю то, что не хочется произносить конкретно по словам. Они сейчас вообще лишние. Все равно, что на обеденный стол с кучей заморских деликатесов вывалить кучу земли.