Тридцать седьмое полнолуние - Инна Живетьева

Помедлив, Ник кивнул.

– Так вот, все, что он сделает больше, – его добрая воля.

– В некоторых случаях, особенно если это касается государственной системы, формулировка «добрая воля» мне кажется… – Ник задумался, подбирая слово, – наивной.

Дед хмыкнул.

– Циничное рассуждение. Особенно для столь юного возраста. Проблема, однако, в том, что л-рея нельзя заставить. То есть заставить, конечно, можно – если позволят Псы. Шантажом, например. Но результата – увы! – скорее всего, не получишь. Это входит в его комплекс защиты.

Очень удобно, подумал Ник. На мгновение ему представился управляемый л-рей. Власть и деньги для тех, кто стоял бы за его спиной.

– А как он выбирает? Ну, с кем из меченых работать.

– Неизвестно. Хотелось бы думать, что по степени опасности, но статистические данные это не подтверждают. Да и нет у нас ее, статистики: л-рей не обязан отчитываться, какие проклятия снял. Так что… Может, вообще считалкой. Как там? «Говорят в лесу все звери, великан сидит в пещере. Великан голодный ищет, кто ему сгодится в пищу».

Ник осторожно положил вилку – показалось, столешница мягко прогнулась, принимая ее вес. В ушах шумело.

– Как вы сказали?

– Не слышал раньше? Она старая. Меня еще бабушка научила. «Звери спрятались в кусты – значит, во́дой будешь ты!» Микаэль, что?..

Ник пригнулся к столу, зажимая ладонями уши. Мальчишеский голос, отчаянно картавя, выкрикивал: «…звели сплятались в кусты… Опять я!»

– Мик!

…Пахнет тополиными почками…

Дед оказался рядом.

…Ладони клейкие от смолы. Солнце пробивается сквозь листву и слепит глаза. Пух кружится мягким теплым снегом. Выше! Еще! Зацепиться за сук, упереться кроссовками в широкий ствол.

«Я иду искать!»

Качается под ногами зеленое море, и ветер пахнет летом – самым его началом, когда все еще впереди.

«Слышите?! Иду!..»

– Я вспомнил.

Георг резко выпрямился, и Ник посмотрел на него снизу вверх. У деда подрагивала рука, точно хотел дотронуться до плеча, но боялся.

– Голос Денека. Мы играли в прятки, наверное.

– И только?

На мгновение Нику стало обидно – он-то рад и этому. А у деда исказилось от разочарования лицо.

– Он картавил, правда? Мой брат.

– Да. Посиди тут, пожалуйста. – Георг стремительно вышел.

Ник откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Вот сейчас… Лето… Тополиный снег… Он все вспомнит. Слышит же картавую скороговорку про «звелей». И еще: «Фу, с пенками! Мик, съешь!» А его тошнит от пенок на молоке. Соглашался ради братишки? Получается, он его любил?

Того малыша, который сгорел в автобусе на привокзальной площади Фергуслана.

Ногти впились в ладонь. Ник и раньше знал это, из поискового дела. Но до конца понял только сейчас.

– Микаэль, я договорился. – Дед вернулся в столовую. – Завтра с утра едем в медцентр.

– А гимназия?

– Я уже позвонил директору. Александрина! Подай кофе мне в кабинет. Извини, Микаэль, нужно заново спланировать завтрашний день.

Дед ушел.

Ник поковырял вилкой в цветной капусте и отодвинул тарелку.

Значит, он может вспомнить и мамин голос? И голос отца?

Серая «Тейка» долго кружила, ныряя в проходные дворы и узкие переулки. Несколько раз пугливо прижималась вправо, пропуская основной поток. Наконец пристроилась за туристическим автобусом и медленно поехала вдоль реки, а потом вдруг резко свернула на Гостиную улицу.

Здесь было многолюдно. Прогуливались барышни, с вожделением поглядывая на витрины. Целеустремленно пробегали клерки с портфелями. Усталые командировочные пытались купить подарки. Ухоженные дамы скрывались за стеклянными дверьми, чтобы там, в кондиционированной прохладе, прицениться к мехам.

«Тейка» с трудом нашла парковочное место. Замолчал мотор. Водитель посидел с минуту, разглядывая улицу через лобовое стекло и зеркало заднего вида. Прежде чем выйти из машины, вытер ладонью мокрые от пота виски.

Телефон-автомат прятался в будке между афишной тумбой и колонной. Диск поскрипывал, застревая. «Тройка» и «пятерка» стерлись начисто, да и остальные цифры едва читались.

Монетка провалилась в щель – на том конце провода подняли трубку.

– Да, я. Разговаривал. Как смог! – в голосе прорвалось раздражение.

Дверца будки норовила открыться, придержал ее.

– Продолжаю модель-два. Для модели-один слишком недоверчив. Нет, третью не стоит. Он достаточно умен, начнем подкидывать готовые ответы – получится, что давим. Этого не примет. Нет, форсировать пока не стоит. Я уверен. Старик? Идет по программе прим-четыре. Мне кажется, он торопится. Нет, не знаю. Может, ему просто надоело ждать. Или боится, что не успеет. Если… Да. Пусть ваши психологи посчитают. Что? Протоколы допроса лейтенанта Корабельникова старик получил. Копию сделаю. И вот еще…

Помолчал, старательно раскручивая телефонный провод; тот упорно снова свивался в кольцо.

– Все экстрим-проверки ведущий куратор проекта подписывал сам, я узнал об этом случайно. Материалы в архиве, просто так достать невозможно – там же фамилии и адреса… Представьте себе, и на него тоже. Отец? Понятия не имею. Может, есть в бумагах. Да, хорошо бы фотокопии. Думаю, это окажет сильное влияние.

Дернул уголком губ – то ли улыбнулся, то ли попытался сдержать волнение.

– Теперь вы понимаете, почему я боюсь? Если уж… Да, понял. Есть прекратить. Хорошо.

Пока он разговаривал, на улице совсем стемнело. Зажглись фонари. Переливалась разноцветными лампами реклама на фасаде магазина. Усиленный мегафоном голос приглашал на ночную экскурсию, полюбоваться с воды разводом мостов.

Серая «Тейка» еще какое-то время постояла на парковке – с включенным мотором, зажженными фарами. Сквозь лобовое стекло было видно, что водитель на месте. Ему даже погудели, мол, не спи, освобождай место.

«Тейка» выползла на проезжую часть и канула в узких улицах на задворках исторического центра.

Фасады, выходящие на Крепостную, отражали бледно-розовое небо. Мелькнул знаменитый дом-кронверк, встречающий грудью ветер с залива. «Янгер» обогнул высотные здания и втиснулся под арку. Вспорхнули испуганные голуби. Автомобиль с трудом развернулся в тесном дворе и нырнул в туннель, такой узкий и темный, что в нем до сих пор лежал снег. Слышно было, как наверху прогрохотал поезд. Из тоннеля выехали к бетонному забору, поверх которого топорщилась колючая проволока. Вдоль забора тянулась полоска разбитого асфальта, поросшая по краю одуванчиками. Убегали тропинки к двухэтажным развалюхам, баракам послевоенных лет. Там, судя по всему, жили: на окнах виднелись занавески, во дворах на веревках сушилось белье.