Тихая сатана. Кража. Сенсаций не будет - Владимир Фёдорович Чванов

ли толкнула Виктора к опрометчивым поступкам? Ведь все, что он делал в последние дни, он делал с моего одобрения, ведома, согласия…»

Конечно, она в краже не виновата. Но если бы не было всех тех его маленьких и больших срывов, тех легкомысленных вечеров и пустых разговоров, в сущности, безнравственных, – она–то это хорошо понимала! – так вот, если бы всего этого не было, то не было бы и кражи. Конечно, она не хотела, чтобы он ее совершал, и в то же время всем своим поведением, даже безответственностью по отношению к нему она подтолкнула его к краже.

Беспорядочные мысли быстро уступили место тревоге, простой человеческой тревоге за Виктора, который еще недавно был рядом с ней, а сейчас убежал. Убежал не только от наказания, но, наверное, от сознания собственной вины. И – тут Тамара даже задохнулась от волнения – от стыда перед ней.

Конечно, теперь ему перед ней стыдно, хотя по справедливости стыд должна испытывать и она.

…Водитель такси появился через полчаса. Высокий, грузный, в форменной фуражке с блестящим козырьком. Он вошел в кабинет Арсентьева без стука.

– К вам, что ли? – спросил хмуро.

– К нам. Садитесь.

– Ничего. Постою! Рассиживаться некогда, план горит. – Однако тут же уселся на диван.

Он отвечал сбивчиво, неохотно. Наверное, потому, что вызов в милицию нарушил его маршрут, а спидометр опять накрутил лишние километры, и смену катать приходилось впустую. Но и из коротких его фраз стало ясно, что Пушкарева он высадил у Курского вокзала.

Допрос не занял много времени. Арсентьев протянул исписанный бланк протокола. Водитель, словно мстя за потерянное время, читал его долго, уточняя ничего не значащие детали. Арсентьев почувствовал, что начинает сердиться, когда увидел, что водитель перевернул протокол и принялся читать заново. Наконец поставил размашистую подпись.

– Вот и все. Спасибо, – сказал Арсентьев. – Вы нам очень помогли.

Нахлобучив фуражку и что–то буркнув под нос, водитель скрылся за дверью.

– Давай прокатимся и мы. Съездим на Курский вокзал, – сказал Савину Арсентьев.

Привокзальная площадь была пуста. Редкие пешеходы, с десяток автомашин с зелеными фонариками на лобовом стекле, да одинокая фигура милиционера.

Они потолкались на перронах, прошлись по залам ожидания, заранее узнав, когда отходят поезда на Тбилиси. Тут жизнь шла своим чередом. Скамейки были заполнены до отказа. Люди разговаривали, спали, ели, озабоченно посматривали на табло…

Человека с приметами Пушкарева среди них не было.

– Плохи дела, – сказал Арсентьев. – Похоже, парень помахал нам ручкой.

Дежурный «газик» зашуршал покрышками и помчался по площади. Ночь уже почти ушла, но и утро не наступило. Рассветное небо по–прежнему смотрело на город круглым глазом белесой луны.

…В коридорах отделения милиции в этот час по–особенному тихо. Лишь на втором этаже стрекотала пишущая машинка – печаталась суточная сводка о происшествиях, да и в кабинете у оперативников ярко горел свет. Было двадцать минут шестого. Казаков, с зажатой в зубах сигаретой, склонился над столом и сосредоточенно листал перекидной календарь. На диване пытался дремать Муратов. Время от времени он приподнимал веки, сонно посматривал на дверь и опять прятал голову в воротник пальто. Увидев Арсентьева, они встали.

– Привет! – поздоровался он и, не теряя времени, сразу же кратко ввел своих сотрудников в курс дела. Рассказал о краже самое главное и поделился планом первичных оперативных действий. – Вот адреса, где может появиться Пушкарев. – Арсентьев вытащил из кармана записную книжку и вырвал листок. – Поезда на юг после двух ночи не отправлялись. Надеюсь, вернетесь не с пустыми руками. Правда, до очередного состава времени маловато…

Муратов, отличавшийся удивительной инициативностью и напористостью, только улыбнулся:

– Бывает хуже, когда не знаешь, кого брать… Уже в машине Казаков раздумчиво проговорил:

– Чего завидуют нашей работе? Романтика… Она только в кино захватывающая. А на самом деле дежурства, наряды, проверки, протоколы, отчеты, справки, запросы… Нет передыху ни днем, ни ночью. Голова кругом идет. Для сна лишний час не украдешь. Да и дела–то – сплошное расстройство и огорчение…

Муратов опять улыбнулся.

– Не согласен? – удивленно спросил Казаков. – Сколько нам времени остается на личную жизнь? Не ответишь. Происшествия, допросы, задержания, обыски, тяжелые разговоры с потерпевшими. И за всем этим – люди. Сплошная драма в трех частях. А после работы, даже ночью, – думаешь о том, что говорилось на совещаниях, что прояснилось на допросах, что не выяснено при осмотре, о чем не договорили потерпевшие и задержанные. И так изо дня в день.

– Это верно, – с готовностью ответил Муратов. – Ноги и те сами собой вышагивают туда, куда надо. Но ноги не главное. Важно, чтоб голова всегда хорошо работала. Только знаешь, наверное, в нашей работе так и должно быть. Без такого напряжения чужую боль не снимешь, не облегчишь.

– Пожалуй, – согласился Казаков. – Недаром нас называют оперативниками. Вот мы и заняты постоянно. И не хватает нас для друзей, знакомых.

– На случайных знакомых можно время сэкономить, – сухо сказал Муратов. – Знакомые – не друзья. Они вспоминают нас, когда возникает потребность…

Машина притормозила у пятиэтажного старого дома, затерявшегося в одном из переулков на Сретенке. Потянув на себя входную дверь с тугой пружиной, они вошли в подъезд. На лестничной площадке тускло горела лампочка. Подсвечивая фонариком, Муратов тихо шел по длинному, как в общежитии, коридору, отыскивая нужную квартиру. Нажал кнопку звонка – дал два коротких. С минуту ждал.

Нажал на кнопку еще раз. За дверью, обитой стареньким черным дерматином, послышались шаги.

– Кто там? – спросил женский голос.

– Аварийная. Нижний этаж залило…

– Еще не хватало. Вас днем не дозовешься, а тут сами заявились… – ворчала женщина, щелкая задвижкой.

Дверь приоткрылась. В проеме показалась остроглазая худенькая старушка.

Муратов переступил порог.

– Не беспокойтесь, мамаша, – тихо сказал он, показывая красное с тисненым гербом удостоверение. – Мы из милиции, – и мягко захлопнул входную дверь.

Старушка оказалась словоохотливой. Без смятения в глазах она проговорила:

– А я не беспокоюсь. Бояться мне нечего, миллионов не имею, – и все же выражение ее лица изменилось. Склонив голову набок, она разглядывала их.

– Четкина Валентина здесь живет? – шепотом спросил Муратов.

– Валя? Здесь! Вот тут, – указала на покрашенную светлой краской дверь и пояснила: – Она свою комнату почему–то берлогой называет. Значит, милиция ею заинтересовалась? А я подумала, кавалеры пришли, наговоришь чего лишнего.

– Кто у нее сейчас? – спросил Казаков.

– Не знаю. Все магнитофон крутили…

Дверь Четкиной была не заперта. Они постучали. Никто не ответил. В комнате слегка накурено, пахло горьковатыми духами.

Муратов пошарил рукой по стене, нащупал выключатель. Комната оказалась большой и уютной. Слева синий угловой диван, около него кресла. В углу –