Тихая сатана. Кража. Сенсаций не будет - Владимир Фёдорович Чванов

на случай, если задержат с вещами. На бутылке мои, не его отпечатки пальцев. Виктор гнал эту мысль, но она овладевала им все упорнее.

«Ну и пусть задержат, пусть даже автомашина сшибет», – в отчаянии думал он. Но никто его не задерживал, автомашины аккуратно объезжали или, затормаживали ход, уступали дорогу. Виктор остановился и поставил сумку у витрины обувного магазина. Ногой придвинул вплотную к стене.

– Надорвался? Тайм–аут взял? – подойдя сбоку, спросил Гурам. – Чего встал? Простынешь!

– Слушай, ты, возьми тоном ниже! – Виктор рывком повернулся. – Если будешь понукать, я милиционера крикну и отдам ему эти сумки.

– Ты что, сдурел? – Гурам нервно поправил шарф. Он говорил почти шепотом. – Для неразумных самое главное – свою бестолковость показать. Забыл о правиле: нужно умно молчать, а не глупо кричать. Впрочем, кричи! Ты мальчик бойкий. Но знай, я кричать не стану. Тихо скажу, что вещи твои. За них в магазине я не платил.

– Я твоими деньгами расплачивался.

– Ну и что дальше? Разве в этом суть? Об этом ты да я знаем, а там доказать надо, что они мои. Против тебя пяток свидетелей. Тебя в магазине запомнили. Так что давай, ори, герой! – хрипло и зло прошипел Гурам. – Впрочем, ты до этого не поспел. Духу не хватит. Но знай, меня так не возьмешь, – слова прозвучали предостережением.

– Сволочь ты! – рвущимся полушепотом прокричал Виктор. – Чего смеешься? Я тоже посмеюсь, когда тебя посадят…

– Посмейся. Невелика радость, – уже буднично сказал Гурам. – А теперь забирай барахло и ковыляй. Мне очень не терпится с тобой по душам поговорить. – Его пухлая щека нервно дернулась. – Ты больно раздухарился. Дотронулся до дела, а теперь вильнуть хочешь?

Виктор вскинул голову.

– И шагу не сделаю. Хватит. Я на тебя поишачил… Лицо Гурама так резко изменилось, что Виктор замолчал.

– Чего в небо орешь? Чужим знать не надо наш разговор. Не психуй, приди в себя…

– Я уже пришел и понял, что ты негодяй. – Виктор повернулся, чтобы уйти.

– Скажи, пожалуйста, ты даже умеешь хамить. Очень современный человек. Только запомни, я таких слов не прощаю. Ты… Ты еще будешь извиняться! – Гурам ногой пододвинул сумки и, взяв их, зашагал по улице.

Виктор остановил его.

– Как же ты живешь на свете? От тебя зло и своим и чужим!

Гурам, уверенный в своей правоте, сказал:

– Сначала разберись с собой, а потом меня касайся. Давай двигай, парень!

– Хотел ведь по душам поговорить. Чего бежишь как вор?

– Пошел ты знаешь куда? – взорвался Гурам и, словно поняв что–то, проговорил: – Выходит, вор, я? А ты разве лучше? Ты от меня деньги принял, значит, со мной сравнялся, – сказал словно давно решенное.

– Я никогда не сравняюсь с тобой! – сдавленно выкрикнул Виктор. – Вещи возить ты меня просил…

– Просил, не заставлял же… Ты таскал, я перепродавал. Куда теперь пятишься? Так что сравнялся! – Гурам недобро усмехнулся. – И даже обошел. Да, я фирму толкаю втридорога, но тем, кто на зарплату не живет. И осуждать меня за это нечего. Ты ничего тяжелее ложки в руках не держал, а чужие деньги берешь запросто. Даже у матери. И тратишь как свои. Тебя и сытость проверила на прочность. Ты лихо скачешь по жизни. Скажу честно, я так не начинал. Так кто же из нас хуже?

Виктор не ответил. Слова Гурама прозвучали обличительно и словно окатили его холодной водой. Он понял, что его грехи крупнее, чем предполагал.

– Я думал, ты ребенок тихий. О благородстве бренчал. А получилось глупо. Совесть на деньги сменял. А так любил о ней поговорить! Чего вздрагиваешь? Интересно мне очень, как дальше жить станешь. В милицию исповедоваться пойдешь? Только от этого лучше не станешь. И чище тоже. Ты теперь человек в жизни – ноль. За пару сотен разменялся. Знай, если про меня лишнее слово скажешь – тебя не пожалею. Мы посылками повязаны. – И пригрозил: – В полный рост по делу пойдешь.

– Что из этого вытекает?

– Соучастие в спекуляции вытекает. Со–у–час–ти–е, – с откровенной усмешкой медленно повторил Гурам. – Запомни это слово.

– Запомню, – ответил Виктор. – А ты, оказывается, порядочная дрянь…

– Чего ж об этом раньше молчал? Когда деньги брал? Щеки Виктора горели. Он подошел к Гураму и сунул в его карман деньги. Гурам усмехнулся.

– То, что вернул, еще ничего не значит. Знай – расчет будет потом.

– Грозишь?

– Зачем грозить? Ты вкус дармовых денег попробовал, он дальше потянет. Давай вали отсюда, – захлебываясь от злобы, почти выкрикнул Гурам. Повернувшись, зашагал прочь.

Он был доволен. Последнее слово за ним осталось. Не дал посмеяться над собой. Самому над собой смеяться можно, другому – нельзя. Разница большая. Свой смех забудется скоро. Чужой – точит годами. Гурам понял, что с Виктором расстался навсегда. Может, и увидит при случае, но для него он уже существовать больше не будет, точно так же, как людям, шедшим мимо, были безразличны его невеселые раздумья. И родилась обида на то, что ему не было так хорошо и спокойно, как этим людям, а им не было так плохо, как ему сейчас. Но ничего, не у него одного так по–дурацки сложилась жизнь. И это утешило. Зачем ворошить прошлое, если оно делает жизнь дерганой. Сдуть бы накопившуюся тоску и сомнения, как пух с одуванчика. И зажить! Не ссорясь с самим собой из–за нахлынувших сомнений…

Было около часа дня, когда Виктор вышел из метро «Щербаковская». Проспект Мира жил обычной, давно заведенной жизнью. Предупредительно тренькали звонками трамваи. Во всю ширь просторных мостовых с глухим шорохом, разбрызгивая тяжелую снежную жижу, мчались автомашины. За домами–новостройками были слышны ребячьи голоса.

Ртутный столбик на фасаде большого серого здания показывал минус пять. Виктор постоял в раздумье у перил пешеходного ограждения и зашагал по проспекту. Он еще не остыл от ссоры с Гурамом. В душе сжатой пружиной жила обида. И все же сейчас он чувствовал, как вязкая тревога постепенно покидала его.

Проспект малолюден. Лишь на троллейбусных остановках да у магазинов небольшие молчаливые толпы.

Виктор, купив мороженое, постоял у зеркальной витрины универмага. Потом, свернув в небольшой переулок, шагнул в будку телефона–автомата, притулившуюся за табачным киоском. Покрутив тугой диск, позвонил Тамаре. Трубку долго не снимали. Наконец деловито–строгий голос ответил, что Тамары в номере нет.

…Виктор поймал себя на мысли, что ехать в гостиницу расхотелось. Он вернулся в универмаг. Теплый упругий воздух приятно дунул в лицо. Он прошелся по этажам. Надолго задержался у высокой стойки–вешалки с женским пальто. Ему понравилось синее, на бежевой из искусственного меха подкладке. «Вот такое и