В пьянящей тишине - Альберт Санчес Пиньоль

Каким бы странным это ни показалось, для меня на­ступили самые страшные минуты. Говорят, ни один сол­дат не хочет быть последним из павших на войне. Здесь заключена истина, лишенная всякой логики, но по-чело­вечески понятная. Погибнуть именно сейчас, после головокружительного успеха операции, казалось слишком обидным. Неожиданно скафандр показался мне страш­но тяжелым. До этой минуты я не замечал, что металли­ческий ворот натер шею до крови. Ноги, отягченные свинцом, шагали в сторону скалы, но их движения виде­лись мне как в страшном сне детства: отчаянно медленными. Дыхание было таким, словно легкие подчинялись какому-то невидимому мотору. Я хотел выбраться наружу, но не мог. Мы не предвидели одного очевидного об­стоятельства: при спуске я спрыгнул со скалы; вернуть­ся тем же путем не представлялось возможным. Скала возвышалась, как огромный гнилой зуб. Мне было не под силу выбраться по ней вверх, а Батис, качая воздуш­ный насос, не сможет поднять меня на лебедке одной рукой. А вдруг они появятся? Ужас и воображение заполнили мой мозг одновременно. Эта жидкая безгра­ничность сейчас была самым страшным из невидимых врагов. Там, наверху, Батис не мог понять, почему воздушный шланг совершает беспорядочные движения. Я ходил вдоль скалы туда и сюда, пытаясь отыскать удобное для подъема место. Наконец мне стало ясно, что подняться я смогу только по скале возле корпуса кораб­ля. Но это был маршрут для профессионального скало­лаза. Некоторые камни падали, стоило лишь коснуться их носком башмака. Я поскользнулся и пролетел пять или даже десять метров вниз.

Я снова оказался на дне. Справа от меня в стене было углубление; мне почудилось какое-то движение, какая-то тень. «Нет, нет, это не они», – сказал я себе. Это утвер­ждение означало лишь одно: мне хотелось быть оптими­стом. Я сделал над собой усилие и сконцентрировался. Мне предстояло подниматься пядь за пядью, не повора­чивая головы, не думая о том, что в любой момент на меня могут напасть и оторвать руку или ногу. Я решил использовать технику моряков, которую они применя­ют, поднимаясь по веревочному трапу: сначала убеж­дался в том, что три конечности из четырех надежно за­креплены, и лишь потом производил следующее движение. До поверхности оставалось совсем немного, мне уже была видна фигура Батиса, подгонявшего меня жестами свободной руки. Я почувствовал, что мочусь внутри водолазного костюма.

Кафф одним прыжком оказался у воды и вытащил меня, схватив под мышки. Он хотел помочь мне снять шлем, но я стал отбиваться:

– Не теряйте времени! Грузите динамит в шлюпку!

Скинув снаряжение, я принялся вместе с ним грузить ящики в лодку. Наш груз был таким тяжелым, что вода лишь на ладонь не доходила до борта. Каким-то чудом уже через пару минут мы снова оказались на острове: целые, невредимые и с победой. Мы оставили шлюпку недалеко от маяка, на маленьком галечном пляже. Пря­мо на берегу Кафф открыл несколько ящиков, исполь­зуя ручку топора в качестве рычага. В каждом из них оказалось семьдесят динамитных шашек. Они были су­хими и пригодными к действию.

И тут нами овладело какое-то необъяснимое сума­сшествие. Мы переглянулись. Шел крупный и частый снег. Наши волосы покрылись белыми хлопьями. Мы перевели взгляд на динамитные шашки, потом устави­лись друг на друга и вдруг поняли, что думаем об одном и том же. Я сам не мог поверить в происходящее, это бы­ло невероятно. Мы привезли пятьдесят ящиков с дина­митом. С таким запасом боеприпасов можно здорово насолить врагу. А если бы их было шестьдесят? Восемь­десят? Или даже сто? Чудовища не знали ненависти. Они являлись частью природы, их сила была сродни урагану или циклону. Но нас в тот момент захлестнула волна истинной жестокости – в наших руках было мощное оружие, и мы могли нанести им серьезное пора­жение. Кажется, мы обезумели. Обезумели до такой сте­пени, что сами понимали невероятность своего состоя­ния. Я говорил и сам не верил, что произносил эти слова:

– Убьем их! Убьем всех до одного! Уничтожим!

– Да, убьем их! Убьем всех до одного! Уничтожим! – подтвердил Кафф, и мы вернулись в шлюпку, словно второе самоубийственное путешествие было запланировано с самого начала и теперь вместо нас за динамитом отправлялись другие люди.

Мы добрались до скал. Я снова надел водолазный ко­стюм и погрузился в воду, действуя на этот раз быстрее и увереннее, – сказывался предыдущий опыт. Это было непростительной глупостью. Я передвигался на корме португальского корабля, совершенно беззащитный в мире, где обитали чудища. Когда я нашел ящики, мне представились самые радужные картины. Мы подняли наверх три ящика, четыре, пять. Десять, двадцать. Пос­ле этого, сколько бы я ни рылся в песке в поисках новых ящиков, мне не удавалось найти ни одного, – казалось, запасы кончились. Я дернул за сигнальный трос один раз: все в порядке.

Дыра в корпусе корабля была так велика, словно страшный великан выгрыз ее своими зубами. Попасть внутрь мне не стоило большого труда. Я беспокоился только о том, чтобы шланг за моей спиной не выпал из желоба в железном борту корабля: на его гладких стен­ках не было ни одного острия, которое бы могло повре­дить шланг. В трюме оказалось множество ящиков. Я привязывал к одному из них подъемный трос и выки­дывал наружу. Потом дергал дважды за сигнальный ко­нец, чтобы Батис поднял груз наверх, и брался за следу­ющий.

Должно быть, я уже вытащил пятнадцать ящиков, а может, двадцать или даже больше. Монотонные дви­жения утомили меня, и я остановился. Свет ранних су­мерек освещал трюм. Избыток железа вокруг усиливал ощущение клаустрофобии. Я находился внутри кораб­ля, внутри скафандра, в оболочке своих страхов, кото­рые привели меня сюда, спровоцировав приступ крыси­ного героизма. Если прибавить к этому плотность окружавшей меня воды, то картина представлялась са­мой мрачной из всех виденных мною. Корпус и механиз­мы были наполовину изъедены ржавчиной. Я вдруг подумал, что ни один из этих предметов не был создан с мыслью о счастье человека. Свинцовые подошвы каса­лись железа, и мои шаги отдавались гулкими звуками и искаженным эхом. В глубине помещения я заметил люк овальной формы. И тут я увидел их.

Они невозмутимо наблюдали за мной. Как давно они меня обнаружили? Я завопил внутри шлема. Мне негде было от них скрыться. Эти существа были в своей род­ной среде и двигались молниеносно. Они набросились на меня со всех сторон. Я стал размахивать в воде ножом в бессмысленной попытке отпугнуть их.

Но, когда я уже причислил себя к мертвецам, произо­шло чудо воскрешения. Стекла моих иллюминаторов увеличивали окружающие предметы. На самом деле чу­дища были не более полуметра ростом. Их тела отлича­лись худобой и хрупкостью, на спине виднелась блестя­щая серебристо-серая линия позвоночника, которая потемнеет лишь годы спустя, как у их родителей. Они выглядели настоящими головастиками, во всех смыслах этого слова. Выражение их лиц было сродни улыбке дельфинов. Они перемещались, словно стайка птичек, с головокружительной быстротой, с легкостью увиливая от меня, когда я пытался неуклюже защищаться. Они прихватывали пальчиками ткань моего костюма, дотра­гивались до шлема, который их особенно привлекал, и быстро отплывали в сторону. Возможно, из-за моей одежды и особенно из-за скафандра они принимали ме­ня за какого-то дальнего родственника. О Господи! Я по­нял. Они же просто играли. Для них эта куча металлоло­ма была садом, а я – неизвестным пришельцем. Если бы меня попросили обозначить каким-нибудь словом их восторженные возгласы, я бы сказал, что они чирикали. Мое появление было для них, вероятно, из ряда вон вы­ходящим событием. Я ожидал встречи с кровавыми хищниками, а обнаружил маленький подводный корде­балет.