Жена для генерального - Мария Коваленко

Не было в этом никакой логики. Не было, наверное, и смысла. Все обещания, данные себе днем, ночью превращались в «да» и «еще».

Порой стыдно становилось от этой слабости. Понимала, что дело не в сексе и уж точно не в удовольствии. Не так уж много они значили в моей жизни! Но каждый вечер дневной ресурс мудрости заканчивался, и выжить можно было лишь вместе – вцепившись друг в друга мертвой хваткой, двигаясь без пауз и нежности. А потом молчать, растирая слезы по лицу.

Я словно получала так ответы на другие вопросы. Те, что днем застревали где-то в районе груди и категорически отказывались срываться с губ.

Почти не видя ничего в кромешной темноте, смотрела в глаза Марата, и прежняя боль возвращалась новой волной. Била изо всей силы по нервам, скручивала тело и солеными каплями утекало прочь.

Я даже не знала, что во мне хранились такие залежи колючих, болезненных эмоций. Вроде бы давно отплакала свое, смирилась и жила... с виду полноценно. А каждую ночь, стоило только разъединиться, сердце рвалось в клочья.

Как в одной старой, распиаренной в соцсетях психологической практике – рассказе о болезненной ситуации... много, очень много раз. Молча, вслух, действиями – как угодно. До мозоли на сердце. До такого грубого шрама, сквозь который невозможно было ничего больше почувствовать.

Не знаю, как эта практика работала на самом деле. В нашей временной ссылке было не до психологов. Но каждую ночь в свете луны мы словно лечились друг о друга.

Марат крепко держал меня в объятиях, не позволяя сбежать. Зарывшись носом в волосы, глубоко дышал, будто по-другому воздух был невкусный. Гладил по спине кончиками пальцев, медленно, словно узнавал на ощупь. 

А я выла. 

Некрасиво, по-бабски. Без интеллигентного прикладывания салфетки к уголкам глаз. Навзрыд, как Ниагара. 

Поутру в зеркало на опухшее лицо смотреть было страшно. Как с пасеки вернулась. Но солнце садилось, мы оставались вдвоем, и все начиналось заново.

* * *

Странная это была неделя. Без суеты и дел. Без тревоги и хлопот. Обычная жизнь словно встала на паузу.

Не нужно было кататься по цветочным магазинам или договариваться о новых поставках. Марат не висел на телефоне и не скрывался от нас за ноутбуком.

Я вспоминала, как это – готовить еду на себя и мужчину. А Марат вместо работы читал Саше сказки – по десять раз одну и ту же тонкую книжку, которую я прихватила из квартиры. Держал нашу малышку на руках во время еды, изображая стульчик для кормления. Установил во дворе качели. Добротные, деревянные, пролежавшие до этого неизвестно сколько времени на чердаке.

Я будто попала на репетицию семейной жизни. Без конфетно-букетного периода, без ресторанов, но зато уже с ребенком и коллекцией кризисов в прошлом. 

Ради такой семьи можно было отпустить все обиды и поблагодарить Марата за то его жестокое решение. Принять новую правду и учиться улыбаться заново. 

На удивление, это оказалось проще, чем год назад поверить в предательство. В постоянной тревоге выносить Сашу действительно было бы трудно. 

И лишь одна гадкая, назойливая мысль не давала мне покоя.

Весь этот год Марат сам устанавливал нам срок разлуки. Он знал, что происходит вокруг. Вел свою войну. Он находился на фронте, где был четкий враг, понятные правила и способы борьбы. А я блуждала в темноте. Не веря ни в какую победу, не зная о войне.

Карабкалась, как умела, и уже не надеясь на фантастическое семейное счастье. Выживала. Казалось, что неплохо. А на поверку... словно инвалид.

О таком сравнении и думать было тошно. Хрупкая штука под названием «доверие» так и норовила превратиться в мыльный пузырь, а потом лопнуть от первого же слишком уклончивого ответа или отведенного взгляда.

Чтобы не сдаться, я мысленно повторяла слова Бадоева о Карине, о спешке, в которой создавался план по моей защите. Смотрела на счастливую дочку в руках ее отца. И даже перестала вырываться из мужских рук днем.

Что там Марат говорил про мотивацию? Когда есть стимул, можно решиться на что угодно? Теперь у меня он тоже был – я и Саша.

Но первая же встреча по приезде в Питер оказалась настоящим госэкзаменом по прощению.

Не думала я, что когда-нибудь ещё увижу Илью. У замечательного педиатра моей дочери была теперь новая жизнь и работа в столице. Наша последняя встреча многое расставила на свои места... Но возле поста охраны дома Марата с разбитой губой и ссадиной на щеке нас поджидал именно он. Встревоженный, злой и решительный.  

Марат.

Это, конечно, было чистым безумием, но за неделю вынужденной изоляции я готов был сказать Герасимову спасибо.

Не помню, когда последний раз позволял себе отдых. Такого отдыха, как в эту неделю, вообще не было никогда. Не хотелось возвращаться ни в какой Питер. Впервые я понимал брата, променявшего Северную столицу на дыру в провинции, которую не на каждой карте удалось бы найти.

Будь у нас ещё один брат, помладше, поэнергичнее, вверил бы ему компанию и укатил бы со своими девчонками куда подальше. Кризис среднего возраста, мать его! Но кроме Дамира никого не было, и приходилось впрягаться заново.

Жаль, я даже не подозревал, что впрягаться придётся сразу после возвращения – буквально на пороге собственного дома.

Воронежского доктора, не дававшего прохода моей мышке последние месяцы, я узнал мгновенно. Высокий, смазливый, с жалобными телячьими глазами и бараньей кучерявой шевелюрой. От того педиатра, которого я не раз видел на фото, его отличали лишь ссадина на скуле и разбитая губа. Но за эту «красоту» отвечала уже явно не природа.

– Илья, что случилось? – Аглая бросилась к своему докторишке, не дождавшись даже, когда я открою дверь машины. Полетела, как на крыльях.

– Лез, куда не следовало, – догадавшись, что здесь произошло, вместо «страдальца» ответил я.

Мышка и не оглянулась.

– Тебя избили, да? Кто?

От тревоги в ее голосе у меня кулаки сами сжались. С Москвой я, пожалуй, тогда ошибся. Ссылать этого олуха нужно было дальше. Раскошелиться на какую-нибудь Новую Зеландию или Австралию, чтобы бегал там за кенгуру и не вспоминал о чужих женщинах.

– Я за тобой и Сашей приехал, а эти... – Их медицинское сиятельство с обидой посмотрел на охранников, застывших как статуи возле двери, и нервно дернул шеей.

Бэтмен без плаща и мозгов, но готовый переть против тренированных бойцов. Так и хотелось хорошенько добавить этому герою. Собственноручно за шиворот вытащить за территорию жилого комплекса и дать такой напутственный пинок, чтобы неделю сесть не смог.

Много чего хотелось. Руки аж чесались.

Но мышка...

Она словно сама по лицу получила. Опустилась на ступеньки рядом с этим Ромео. Заохала. Испепеляющим взглядом прошлась по всем от охраны до меня.