Озерные страсти - Татьяна Алюшина

– Да что ты говоришь? – возмутилась Милана Анисимовна. – Мы ее любим, стараемся наладить нашу жизнь.

– Ну и как, наладили? – оборвала ее старшая дочь. – Такое ощущение, что она вам мешает, как подобранный ребенок дальних родственников, которого вы терпите из-за необходимости. Вы с отцом и с нами не очень-то ласковые были, никогда не говорили, что любите, редко баловали, я даже не упоминаю про простые объятья, проявления нежности и родительской ласки. Не то что вы были строгие, нет, просто холодно-отстраненные. Наверное, это из-за отца, из-за его жестких правил и установок в семье. Сейчас не важно, в чем истоки вашей холодности. Но мы с Викой к этому привыкли, мы выросли в этой атмосфере, да и Муся с дедом нам с Викой во многом компенсировали эту вашу дистанционную отстраненность. А Анюта другая, она очень нежная, чистая, светлая душой, трепетная девочка, ей с вами тяжело жить, – и остановилась, заметив недовольное, закаменевшее осуждением и обидой выражение лица матери.

Помолчала, качнув бессильно головой, понимая всю бесполезность что-то объяснять, растолковывать, пытаться высказать застарелые детские обиды. Пустое это. Да и поздно что-то объяснять. И просто отдала распоряжение:

– Значит, так, жильцов из бабушкиной квартиры выселите, приведите ее в порядок и переселите туда Анюту. Ей от дома до академии десять минут быстрым шагом, это куда как удобней и безопасней, чем от вас с двумя пересадками на общественном транспорте тащиться. Я уже позвонила Аглае Васильевне, она с удовольствием согласилась работать у Анечки, как они и привыкли до смерти Муси, три раза в неделю.

Милана Анисимовна попыталась было возразить, но дочь остановила ее отсекающим жестом руки:

– Я оплачу услуги домработницы и Анечку буду содержать сама. Я уже открыла счет в банке на ее имя, куда и стану ежемесячно переводить деньги. Так будет гораздо лучше для девочки. Да и вы вздохнете свободно, это же понятно, что вас напрягает и тяготит жизнь с ней.

Вот таким образом благодаря тетушке Александре Анечка стала совсем самостоятельной. Ну, почти – зарабатывать пока она не умела и не могла. Зато она училась. С восторженным трепетом в душе, с непередаваемым удовольствием она училась, обретя в других студентах и преподавателях людей, столь же увлеченных, как и сама, и, главное, разделявших ее отношение к живописи, к изобразительному искусству как таковому, понимавших ее. Людей, с которыми она говорила и думала на одном языке.

Их студенческая жадность до творчества была столь захватывающей и столь всеобъемлющей, что они засиживались в классах и на рисунке до глубокой ночи. Они буквально дышали творчеством, своей влюбленностью в то, что постигали, и это было настолько здорово, что Анечка ожила, расцвела, похорошела, снова обретя веселость духа, легкость, беззаботность, словно воскресла, как спасенный и отогретый с мороза воробушек.

Но и своей увлеченности старинной вышивкой, и работы с интереснейшими людьми – историками, реставраторами, мастерицами, занимавшимися в тот момент этой тематикой, – Анечка не оставляла, стараясь любую свободную минуту посвятить этому занятию.

– Вот так и получилось, что с пятнадцати лет я оказалась в этой теме и так в ней и застряла, – заканчивая экскурс в прошлое, улыбнулась она Северову, слушавшему ее с поразительным вниманием и как-то непонятно поглядывавшему, привычно скрывая свою улыбку в уголке губ.

Она не вдавалась в подробности и детали своего детства и жизни, лишь пунктирно обозначив главные факты, но, рассказывая, сама не ожидая того, погрузилась в картину тех далеких лет, той своей детской и подростковой жизни. Воспоминания нахлынули, захватив, накрыв с головой, заставив заново пропустить через себя те далекие переживания и горечь, боль потерь и радость обретения себя заново.

Она замолчала, расчувствовавшись, и даже отвернулась от внимательного взгляда Северова, рассеянно смотрела в еле попыхивающие угли в камине, справляясь с неожиданно сильными накатившими эмоциями.

Он не мешал ей, ни о чем не спрашивал, молчал, почувствовав, уловив ее состояние. Анна глубоко вздохнула, протяжно выдохнула, отпуская прошлое, снова повернулась к нему и улыбнулась, продолжив рассказ:

– Когда училась на втором курсе, меня привлекли в качестве помощницы к процессу расшивания русского исторического костюма для Венской оперы, постановщики которой обратились к русским мастерам и мастерицам с предложением восстановить подлинные костюмы пятнадцатого века для оперы Мусоргского. Это было фантастически интересно.

– Получилось? – спросил Антон.

– Да, еще как! – загорелись у нее глаза от радостных, приятных воспоминаний. – Потом была работа для Эрмитажа, и я входила в группу историков и мастеров, воспроизводивших убранство царских комнат, в том числе с вышивкой самоцветами, жемчугом, золотыми и серебряными нитями. Несколько лет мы этим занимались с перерывами. То находились деньги у спонсоров, то нет. Но очень масштабная работа была проделана, невероятно интересная. К выпуску из академии у меня уже набралось много работ вышивкой и один, особенно удавшийся, небольшой портрет неизвестной девушки, вышитый стразами и жемчугом, который получил приз на конкурсе студенческих работ. А тетушка Александра взяла и устроила выставку выпускников для нашего курса. Не всех, а тех, кого отобрали спонсоры выставки, меня в том числе. И эту мою работу купили в первый же день и за довольно приличные деньги. А в последний день выставки тетушка подвела ко мне одного из спонсоров, который сделал мне заказ на портрет своей матушки в той же технике, в которой была выполнена «Девушка». Только формат он заказал солидный.

– Вот не сомневаюсь, что классно получилось! – просто не мог не улыбаться Северов заразительному воодушевлению, которое прямо излучала девушка, рассказывая о любимом деле.

– Не то слово, – похвасталась Аня. – Сама не ожидала, что так здорово выйдет. Дорого, конечно, все-таки я работала с самоцветами, жемчугом и золотой нитью, и достаточно долго. Все-таки хоть и малый поясной портрет, но формат сто двенадцать на восемьдесят шесть, с деталями интерьера на заднем фоне, это, я вам скажу, еще та заморочка.

– И сколько вы его делали?

– Несколько месяцев. Заказчик был в восторге. И маме он очень понравился. Сдала я эту работу… – выдержала она неожиданную интригующую паузу, лукаво поглядывая на него, и закончила фразу:– И ушла в монастырь.

– Куда-а? – опешил Северов.

– В монастырь, – рассмеялась задорно Аня. – Уехала на Урал в женский монастырь, известный своими мастерицами, работающими по вышивке. Поступила послушницей, чтобы учиться. Сестры владеют техниками старинного вышивания, описание которых сохранились в древних монастырских книгах, которые, в свою очередь, сумели спасти и сберечь от уничтожения в советские времена уцелевшие монахини. Да и сами сестры разработали новые интересные техники. Правда, вышивают они, понятное дело, в основном обрядовое церковное шитье: плащаницы, куколи, митры, воздухи. И, разумеется, иконы.

– Ничего себе поворот. Эк вы, Анечка, закрутили, жизненный зигзаг, – проникся Антон. – И как долго вы там пробыли?