Озерные страсти - Татьяна Алюшина

Она погружалась в свои фантазии, транслируя, перенося их на бумагу, и этот мир был столь захватывающе ярок и интересен, что ей некогда было печалиться и думать о том, что она давно не видела мамочку и папочку. Ей вообще всего было достаточно, и даже с избытком в ее маленькой жизни – радости, яркости бытия, общения, любви.

У нее в жизни было с избытком тепла, ласки, любви во всех ее проявлениях, обнимашек и поцелуев, нежной заботы. Ее холили, лелеяли, понимали и вполне серьезно относились к ее дарованиям и фантазиям – и все это давали ей от всей щедрости души прадедушка и прабабушка. Между Анечкой, бабушкой Мусей и дедом Анисимом была удивительная близкая связь, поразительное чудо духовного родства и глубокое душевное совпадение.

Когда Ане исполнилось пять лет, ее родители развелись, и папа уехал работать по распределению аж в какую-то загадочную далекую Сибирь, а мама осталась в Ленинграде, стараниями дедушки и бабушки и благодаря их связям получив распределение на работу в родном городе.

А в жизни маленькой Анечки ничего не поменялось, кроме того, что теперь она не встречалась с папой, зато он звонил и долго разговаривал с ней по телефону. И ей это ужасно нравилось, Анютка чувствовала себя взрослой, причастной к чему-то таинственному и непонятному, и, слушая голос отца в трубке, прорывавшийся через помехи, громко, звонко и весело кричала в ответ в тяжелую красную трубку, которую придерживал для нее дед Анисим.

Ни Виктория, ни бабушка Милана с дедом Юрием не предложили прабабушке Мусе отдохнуть от забот о маленьком ребенке и вернуть девочку домой, предоставив заботам мамы. Все словно забыли о том, где и с кем положено жить маленьким детям. Но старшие работали, мама Виктория теперь тоже работала и пыталась устроить-наладить свою личную жизнь.

А Анечку традиционно никто не спросил, с кем хочет жить она сама. Всем снова было удобно.

В пять лет Аня впервые увидела свою родную тетку, сестру мамы Виктории, Александру. Она ворвалась в дом бабушки Муси с дедом Анисимом волшебным вихрем – стройная, невероятно красивая, энергичная, какая-то нездешняя, из других, неведомых сказочных стран: копна шикарных волос, расплескавшихся по плечам крупными блестящими локонами, отливающими червленым золотом, белозубая улыбка, загар, светло-зеленые, такие же, как у Анюты, глаза поблескивают весельем, узкая юбка, шелковая кофта, колышущаяся волнами при каждом движении, каблуки и потрясающий запах экзотических, каких-то чудесных духов.

Она распространяла вокруг себя такую мощную энергию жизни, тайну, загадку, манящие дали неведомых стран, женскую красоту и привлекательность, что буквально потрясла маленькую племянницу, смотревшую на нее с открытым ртом, расширившимися от удивления и восторга глазами.

– Ты королева? – спросила Александру Анечка, завороженно уставившись на необыкновенную родственницу.

В то время Анюту очень живо интересовали королевы с королями и принцы с принцессами, которых она рисовала бесконечно, наслушавшись сказок, что читал ей на ночь дед Анисим и детсадовские воспитательницы, эдакий сказочный период «молодого художника».

– Возможно, – склонившись к ней, ответила загадочным голосом тетка Александра, не разочаровав ребенка.

– Я так и знала, – произнесла совершенно зачарованным шепотом Анютка, завороженно глядя на тетушку восторженными глазами. И предупредила, потребовав: – Я тебя сейчас нарисую, ты никуда не уходи.

– Не уйду, – пообещала «королева».

И, пока Александра находилась в гостях у бабушки с дедом и взрослые сидели за накрытым торжественно столом и разговаривали, Анечка все рисовала и рисовала портрет этой прекрасной королевы, разложив на другом конце стола свои художественные принадлежности и постоянно сверяясь с оригиналом. А закончив, торжественно вручила тетушке Александре ее портрет, Та внимательно рассмотрев подарок, посмотрела на племянницу серьезным задумчивым взглядом и просила показать ей другие рисунки, которые долго и вдумчиво изучала, после чего обратилась к бабушке Мусе:

– Бабуль, вы понимаете, что девочка обязательно должна учиться в художественной школе? Совершенно очевидно, что у ребенка талант.

– Да, понимаем, Сашенька, – согласилась с ней бабушка Муся. – И уже все решили: вот пойдет в школу, тогда и отдадим в художку.

– Обязательно, ба, – повторила настойчиво тетушка. – Что бы ни случилось, даже если денег не будет хватать, я стану платить, только проследи, чтобы она училась. А то мама с отцом и Вика своими делами заняты, завертятся в суете, денег не найдут или вообще рукой махнут, ты же Вику знаешь.

У Анечки начался новый этап жизни. Как и у Советского Союза, в котором они жили, – самый конец восьмидесятых, в стране перемены, и далеко не радостные. И на прадедушку Анисима, ставшего основным добытчиком для двух семей – дочери с зятем и внучкой Виктории и их с женой Мусей и правнучкой Анечкой, – легла тяжкая забота по обеспечению.

Как инвалиду войны и Герою Социалистического Труда, ему полагались особые преференции и привилегии: он имел хорошую, даже большую, честную пенсию, ежемесячный обязательный паек с дефицитными товарами и продуктами и возможность приобретать, без стояния в многочасовых очередях, те же продукты и дефицитные товары по спецзаказу.

Мама Виктория снова вышла замуж, когда Анечке исполнилось семь лет и та пошла сразу в две школы: общеобразовательную, в которую 1 сентября ее вели прабабушка с прадедом, и художественную. В которую ее отвели они же. С отчимом ее познакомили, но виделась она с ним всего несколько раз, да и с мамой практически перестала встречаться, потому что она переехала жить в квартиру к новому мужу и у них оказалась какая-то очень сложная жизнь с непонятными тогда ребенку трудностями и проблемами.

Впрочем, прожила мама Вика с новым мужем недолго и уже через три года вернулась назад, в коммуналку на набережную Мойки, все так же забыв и даже не подумав предложить бабушке Мусе и деду Анисиму забрать к себе и к бабушке с дедом родную дочь.

Что думала по этому поводу сама прабабушка, которой наверняка было непросто растить маленького ребенка в свои семьдесят два года, и прадед Анисим семидесяти восьми лет, Анна так никогда и не узнала.

Но бабушка Муся ни разу не произнесла про мать Анны не то что дурного слова или какую-то непродуктивную критику, а даже намека на таковые. Наоборот, всегда рассказывала и повторяла Анечке, какая у нее умная и трудолюбивая мама, сумела окончить с отличием такой сложный и непростой технический вуз, как много она работает на ответственной должности. А прадедушка при таких ее речах только улыбался и кивал, поддерживая супругу.

Может, они и высказывали иное мнение самой внучке Виктории и дочери с зятем, но этого Аня не знала, да и не вникала в отношения взрослых, ей было не до этих дел – она рисовала.

Нет, не так. Она Рисовала.

Бабушка Муся подходила к письменному столу внучки, стоявшему в большой комнате у окна, отгороженному ширмой от комнаты, за которым та делала уроки и рисовала, обнаруживала так и нетронутый стакан узвара и печенье, что принесла перекусить ребенку еще два часа назад, смотрела, как, погруженная в свой внутренний мир и занятие, Анечка даже не замечает подошедшую к ней бабушку. Гладила по голове, вздыхала тяжело, качала головой и сокрушалась: