Мечта цвета фламинго - Светлана Лубенец

Валентина долго стеснялась говорить в лаборатории о том, что произошло с ее мужем, а потому и с ее жизнью, но синяки не скроешь, и однажды, заливаясь слезами, она рассказала сотрудникам все. Потом она очень жалела о своей несдержанности, но дела было уже не поправить. Как всегда, под маской сочувствия сотруднице Голощекина разнесла эту пикантную новость по всей центральной лаборатории. Однажды на новогоднем вечере Валентина с подносом бокалов шампанского остановилась позади Галины Андреевны, которая о чем-то беседовала с начальницей химико-спектральной лаборатории. Она хотела по-праздничному бесцеремонно прервать их, предложив шампанского, но услышала вдруг свое имя.

– Вы видели сегодня нашу Валечку: ее синее платье так подходит к глазам, хотя, конечно, оттенок несколько не тот… – как всегда приторным голосом говорила Галина. – Да-да! Как вы верно говорите: и умница, и красавица, и хозяйка такая, что еще поискать, а муж (вы не представляете!) – алкаш! Он даже в постели променял ее на какую-то женщину с мерзостной кличкой… кажется… Лахудра… И чего этим мужикам надо? Я так ей сочувствую, так сочувствую, вы даже не можете себе представить!

Валентине очень хотелось опустить поднос на красиво причесанную голову Голощекиной. Она уже слышала стук жести, видела, как скатываются с него бокалы, как шампанское льется на дорогое золотистое платье Галины Андреевны, но взяла себя в руки, сунула поднос вовремя подвернувшемуся рядом Морозову и пошла с Ниной танцевать рок-н-ролл, на который устроители праздника только что объявили конкурс.

Валентина набрала в грудь побольше воздуха и рванула дверь кухни. Ее взору предстала все та же компания, которая последнее время все чаще и чаще гнездилась в ее доме. Компания, очевидно, только что стрескала борщ, сваренный Валентиной на три дня. Во главе стола сидел ее Шурик с кастрюлей перед носом и лениво скреб по дну половником. Перед пустыми уже тарелками с бордовыми разводами на дне сидели Костя Еж, плюгавенький грязный мужичонка без определенного возраста и занятий, весь обросший седой редкой щетиной; спившийся сантехник местного жэка дядя Вова и, разумеется, Ольга Лахудра во всей своей красе: с фиолетовым синяком под глазом, со спутанными, давно не мытыми волосенками и отсутствующим на самом видном месте зубом. Одни глаза еще напоминали прежнюю Ольгу: огромные, темные и печальные. Но Валентина давно уже не верила их жалостливому взгляду. На полу валялись две пустые водочные бутылки и одна из-под денатурата. В центре стола торжественно стояли два маленьких бутылька средства для обезжиривания поверхностей под изящным названием «Льдинка».

– О-о-о! Глядите, моя Валюха пришла! – осклабился Шурик. – А мы тут с друзьями, – он широким жестом обвел свою мерзкую компанию, – обедаем!

– По-моему, пора бы уже ко сну отходить, а они обедают! – сквозь зубы проговорила Валентина.

– А ты садись с нами! Не побрезгуй! – подвинул к столу еще одну табуретку дядя Вова. – Шурик, налей!

Пока Шурик трясущимися руками цедил в грязный стакан «Льдинку», Костя Еж решил похвалить Валентину:

– Такой у тебя, Валька, борщец! Ел бы и ел… да кончился… Вот ты, Лахудра, скажи, ты смогла бы сварить такой борщец?

– Легко… – Ольга дохнула прямо Валентине в лицо отвратительным вонючим перегаром.

– Вот и вари им! – не выдержала и сорвалась на крик Валентина. – А из моего дома все немедленно убирайтесь вон!

– Эт-тот дом не т-только т-вой! – запинаясь от закипающей в нем злобы, выкрикнул ей Шурик и перелил «Льдинку» через край стакана, за что тут же лишился бутылки, а дядя Вова с радостью отхлебнул ставшую пузырем над стаканом жидкость. – Эт-то и м-мой дом т-тоже! И п-попрошу н-не забывать!

– Ладно, Шурик, не кипятись! – примирительно сказал Костя Еж. – Мы уйдем… Баба твоя, видать с работы пришла, устала. Что мы – нелюди какие… Уйдем, только пусть сначала с нами выпьет, уважит! – И он стал совать в руки Валентине стакан со «Льдинкой».

Валентина с омерзением оттолкнула от себя стакан. Трясущиеся руки Ежа не удержали его, он упал на пол, разбился, и драгоценная влага растеклась блестящей лужей.

– А вот это уже не годится! – с угрозой в голосе проговорил дядя Вова. – За это, между прочим, деньги плачены!

– Ладно, дядя Вова… – все так же ласково сказал Еж. – С кем не бывает! Мы еще нальем, не пожалеем! Она же для нас свой борщец не пожалела, правда, Валюха! – Он отвратительно подмигнул Валентине и подвинул к бутылке собственный стакан.

Валентина в изнеможении прислонилась к стене, размышляя, что лучше сделать: продолжать настаивать, чтобы они убирались вон, или скрыться от греха подальше в комнате. Наверно, лучше уйти… Разве она сможет справиться с тремя мужиками, которые пьют литрами и особо не пьянеют? Им давно уже все равно, сколько выпить: стопку или ведро. Результат – один и тот же, но они все равно пьют, все еще надеясь на приход приятного состояния расслабленности и забытья. Оно, это состояние, приходит, а они все пьют, пьют, звереют и звереют…

К Валентине вплотную подошел дядя Вова и стал совать ей в лицо стакан. Она, отбивалась, как могла, но на помощь своему дружбану поспешили Лахудра с Ежом. Ольга вцепилась в руки Валентины, а Еж вонючими пальцами схватил ее за лоб и подбородок. Отвратительная «Льдинка» обжигала Валентине плотно сомкнутые губы, текла по выходному костюму. Она уже еле дышала и думала, что пришел ее смертный час, когда вдруг раздался голос Ромки:

– А ну все отвалили от нее, а то застрелю!

Лахудра с Ежом ослабили хватку и вместе с дядей Вовой с интересом обернулись. Валентина с ужасом посмотрела на сына. С горящими глазами он стоял в дверях кухни с наведенным на пьяную компанию оружием. Что было у него в руках: револьвер, наган, пистолет, – в этом Валентина не разбиралась совершенно. Она видела только черную страшную дыру дула.

– Нет! Сыночек, нет! – рванулась она к Ромке, но дядя Вова тяжелой рукой опять припечатал ее к стене и совершенно трезвым голосом сказал:

– Мальчик шутит! Правда, мальчик?

– И не думаю, – криво усмехнулся Ромка, поднял дуло к лампе и выстрелил. Валентина охнула и зажала руками уши. Лампа разлетелась в мелкие брызги. В кухню вползли бледно-голубые июльские сумерки Питера. – А ну валите отсюда! – Он прошел к матери, плечом отодвинул от нее застывших алкашей и гаркнул во всю силу своих легких: – Пошли отсюда, бомжары вонючие, я сказал! Повторять больше не буду! – И выстрелил в тонкостенный стеклянный стаканчик на окне, в котором Валентина держала отросток герани под названием «Купчиха», надеясь, что он даст корни. Стаканчик лопнул, вода выплеснулась на пол. Кустик герани, взмахнув листиками, как бабочка, спланировал на пол. Валентина ждала, что упадет оконное стекло, но этого, к счастью, не случилось. Случилось другое: всерьез струхнувшие алкаши, отталкивая друг друга, поспешили к выходу и очень скоро скрылись за дверью. На своей табуретке остался сидеть до потери речи перепуганный Шурик. Ромка подошел к отцу, навел на него дуло и рявкнул:

– Встать!

Шурик резво вскочил и даже поднял вверх руки, хотя его об этом не просили.