Будущего нет! Кошмар наяву - Александр Голодный

Преодолевая себя, Александров встал, умылся, достал тетрадь и принялся записывать все то, что ждало его в ненавистном будущем.

По сердцу резануло воспоминание о разрыве с Аленушкой.

Стоп! Авторучка остановилась в пальцах.

Но, если они разошлись, значит, ничего этого не будет?! Значит, будущее можно изменить? Даже не так, как получилось, ведь можно было просто не отпускать жену с дочкой в тот проклятый отпуск?

Нет. Где гарантия, что он сможет защитить их в новом, лишенном Страны и законов мире? Да и какие там могут быть гарантии?

И вообще, это он малодушно ищет пути отступления, надеясь вернуть навсегда потерянное вчера, надеясь вернуть любовь.

Отчаяние опять вывернуло душу наизнанку.

Он так и просидел сгорбившись за столом, невидяще глядя в тетрадь. И только ленивый крик дневального «Курс, подъем!» вернул в привычный круговорот военной жизни.

Последние абзацы Сергей дописал уже после завтрака.

Большая часть однокурсников собиралась в увольнение, пролетевшие готовились к «самоходу». Представив, что останется один на этаже, внутренне содрогнувшись, Александров записался у дежурного и отправился в училищный спортзал. Он физически не мог оставаться в одиночестве.

Повезло – кафедра физкультуры оказалась открыта. Сдавали какие-то зачеты курсанты младших курсов, раз за разом налетали на «коня» завалившие прыжок двоечники.

Переодевшись, преодолевая апатию, размявшись, Сергей взялся за свободные брусья. Раз за разом ожесточенно отжимаясь и качая пресс, он вгонял себя в подобие транса, стремясь отрешиться, не вспоминать, не думать.

– Сергей! Курсант Александров!

Рядом со спортивным снарядом стоял Николай Иванович.

Спрыгнув, Сергей пожал крепкую руку.

– Ты что не в увольнении? Залетел по дисциплине?

– Нет. Так…

Внимательно посмотрев в глаза, оценив подавленный вид, офицер кивнул:

– Понятно. Ну, а в спарринге позаниматься готов?

– Так точно.

– Держи ключ, иди разминайся. Только качественно разминайся, на совесть. Я сейчас двоечников разгоню и подойду.

Учебный бой дал разрядку, выход накопившимся чувствам. Ставя блоки, нанося удары и не ощущая силы ответных, Сергей пер на преподавателя, как берсерк. Окончательное сходство с одержимым воином курсанту придавал остановившийся, полный жесткого льда взгляд.

Майор сумел остановить соперника только хитрым приемом, молниеносно перебросив через себя и звучно припечатав к матам:

– Стоп! Я сказал – стой!

Почувствовав, как расслабилось, перестало вырываться тело парня, Николай Иванович отпустил вывернутую на болевой руку, легонько хлопнул по плечу:

– Вставай.

Потирая челюсть, он пристально оглядел Сергея:

– Да, курсант, удивил ты меня сегодня. Не ожидал я, что в тебе есть такое. Что у тебя случилось-то, Сергей?

Александров молча опустил голову. Врать наставнику не хотелось, а правду сказать он не мог.

– С девушкой поругался?

Да, майору не откажешь в прозорливости. Только не поругался. Все намного хуже. Все безнадежно.

– Ладно. Молчишь – дело твое. Давай, покажи мне сборку с ножом.

Сергей на лету поймал брошенный макет.

– Длинную!

Сборка – это принятое у них название серий приемов. Длинная намного сложнее, как по исполнению, так и по запоминанию.

Встав в исходную стойку, Александров словно вживую увидел мерзкую рожу Пети.

Колющий!

Хари бандитов…

Удар, блок, два колющих, рубящий снизу!

Американские телеоператоры, распорядитель…

Серия колющих, блок, удар ногой, поворот с режущими!

Как он хотел встретить всю эту мерзость сейчас, лицом к лицу…

Диагональные, колющие, горизонтальные!

С каким наслаждением убивал бы этих тварей! И тех гадов, которые его Аленку…

Резко ускорившись, неуловимыми, слитными ударами курсант рассекал воздух, пластая невидимых врагов на куски.

Прищурившись, майор смотрел на движения ученика, ощущая закономерную гордость и еще что-то…

Смертью тянуло от выверенных ударов, как и от остановившихся, смотрящих куда-то в запредельное глаз.

Пришедший из Афгана офицер уже это видел. Там, «за речкой».

Нет, не может быть. Просто у парня неприятности. Дело молодое, переживает сильно, а на тренировках хорошо выходит негатив.

Превратившись на заключительном этапе в убийственную мельницу, нанеся последние колющие и рубящие, Александров остановился, до отказа вздохнул, не в силах насытить кислородом легкие. Дышал ли он, когда действовал в боевом трансе?

– Устал?

– Никак нет.

– Тогда сборка с пистолетом.

Ладонь Сергея сжала макет «макарова».

– Бой!

Теперь в ненавистные картины будущего летели пули. Мишеней много. Их слишком много. И главная – он сам. Такой, каким стал там.

* * *

После обеда, дополнив тетрадь упущенными с утра деталями, Александров отправился на пробежку. Кафедра закрыта, Николай Иванович убыл, наверное, отдыхает.

Надев на спортивный костюм тонкие болониевые брюки и такую же ветровку с капюшоном, не обращая внимания на жест многозначительно покрутившего пальцем у виска дневального, Сергей отправился на пустую набережную, под моросящий ледяной дождь. Изматывающая физическая нагрузка – единственное, что помогало отвлечься, не рвать сердце мыслями и воспоминаниями.

Но об Аленке он все-таки вспомнил. Уже в кровати, перед сном.

Милое лицо, полные горя и слез любимые глаза.

Он обещал никогда ее не обижать… Закрыв ладонями лицо, Александров тихо, мучительно застонал. Яркие воспоминания об их коротком счастье терзали, жгли, разрывали сердце.

И только усталость поборола боль, принеся забытье.

Сергею снилась Аленушка. Он спасал ее, убивая врагов, выдергивал милую из огня, из наступающей черноты, нес на руках, уходя от погони. Ни на миг не отпускал тонкие, любимые пальчики. Во сне Александров твердо знал – если не удержит хоть на мгновение, его суженая, его жена погибнет. Поэтому он обнимал, прижимал к себе родное тело, и сама Смерть отступала перед ними.

Утро пришло с нахлынувшей душевной болью и горькой мыслью: лучше бы он не просыпался!

* * *

Кто сказал, что время лечит любые раны? Наверное, он не знал, что такое настоящее горе. Или прошло слишком мало времени. Лекции Александров продержался, как и практику на сорок четвертой кафедре. Но сидеть на самоподготовке, погруженным в ненавистные мысли и ранящие воспоминания было совершенно невыносимо.