Медаль за город Вашингтон - Александр Михайловский

Я подошел к девушке и наклонился к ней, чтобы предупредить о предстоящей экзекуции. В этот момент вертолет совершил крутой вираж, выходя на цель, и я от неожиданности свалился на индианку, а она испуганно обхватила меня руками. Сказать честно – ощущение было приятное. Девушка, несмотря на экзотическую для русского человека внешность, была весьма симпатична, а под ее одеждой я ощутил крепкое упругое тело. Эх, права была мама – пора уже присмотреть себе спутницу жизни. А Аксистоваки – так, кажется, ее зовут? – мне очень даже понравилась. Дело за немногим – ей должен понравиться и я. Как в том анекдоте: «Осталось только уговорить Ротшильда»…

«Не о том ты думаешь, Витя, не о том, – сказал я сам себе. – Вот, как говорил старшина Васков, выполним боевой приказ, и споем». Точнее, познакомимся как следует. Но «первым делом, первым делом вертолеты». Точнее, наш «Камов».

За бортом вертушки раздались хлопки, и она вздрогнула – это из блоков НАР слетели огненные стрелы и, оставляя дымный след, полетели в сторону лагеря полковника-убийцы. Среди палаток расцвели оранжево-черные цветки взрывов, а сами они, сорванные взрывной волной, словно испуганные птицы, взлетели вверх. Несколько лошадей, пораженных смертоносными стрелами, рухнули как подкошенные и забились в предсмертной агонии. По лагерю начали метаться испуганные люди. Степаныч снова выпустил в цель несколько ракет. На земле воцарился ад. Уцелеть среди ливня тяжелых стальных стрел было трудно. Несколько всадников попытались верхами умчаться подальше от этого проклятого места, но тут загрохотала носовая пулеметная установка, и лошади, на которых сидели насмерть перепуганные люди, стали валиться на землю.

Несколько раз проштурмовав лагерь Четвертого кавалерийского полка армии Североамериканских Соединенных Штатов, вертолет завис в воздухе. Внизу все горело и взрывалось. В окно были видны разбросанные по земле человеческие тела и конские туши. Несколько пушек с разбитыми лафетами, уперев стволы в землю, возвышались на месте побоища, словно памятник бесславно погибшему воинству карателей.

– Ну что, будем зачищать лагерь? – услышал я голос старшего прапорщика Смирнова. – Или ну их? Честно говоря, меня как-то не очень тянет ходить по колено в крови и по щиколотку в человеческих и конских кишках.

– Меня тоже, – ответил я, – но надо. Необходимо удостовериться, что мы загасили всех. Да и «языка» прихватить не мешало бы, если, конечно, кто-нибудь выжил. Желательно офицера, а если нам достанется сам достопочтенный полковник, то это будет вообще замечательно.

Предупредив Степаныча и оператора о том, что надо найти подходящую площадку для высадки, мы стали готовиться ко «второй фигуре марлезонского балета». Прекрасная индианка, до того с упоением созерцавшая с воздуха то, как «железная птица Маниту» (или как здесь зовут их верховное божество) уничтожает бледнолицых убийц, с нескрываемым любопытством наблюдала за тем, как мы облачались в броники и разгрузки и нахлобучивали на головы шлемы. Проверив оружие, я подошел к двери.

Вертушка стала медленно снижаться. Потоки воздуха от вращающегося винта подхватывали валявшиеся на земле чьи-то шляпы, сбитые стрелами и пулями листья деревьев и прочий хлам. Внезапно снова загремел пулемет.

– Командир, – крикнул мне прапорщик, – это Степаныч шуганул несколько недобитых янки. Вроде попал. Надо будет смотреть в оба – мне почему-то не хочется получить в бочину пулю из «винчестера».

Мне тоже как-то не улыбалось вернуться на базу в качестве «трехсотого». Поэтому я еще раз проверил амуницию и на всякий случай расстегнул на разгрузке кармашек, в котором лежали пара гранат. Обернувшись, я заметил, что девушка тоже привстала с сиденья, словно намереваясь отправиться вместе с нами в разгромленный лагерь янки.

– Ты оставайся здесь, – сказал я ей, – нечего тебе там делать. Там не место для юных леди.

Индианка решительно затрясла головой и, смешивая английские и индейские слова, стала доказывать мне, что, дескать, она должна своими глазами убедиться в том, что враги, погубившие ее соплеменников, мертвы. Прямо Саид какой-то: «Не будет покоя, пока жив Джавдет!»

Я попробовал спокойно и по-доброму уговорить ее, пояснив, что там, куда мы пойдем, может быть небезопасно. Но мои слова лишь раззадорили девушку.

– Аксистоваки не боится смерти, – решительно произнесла она. – Я пойду с тобой, великий воин.

Мне захотелось связать упрямицу и оставить ее, упакованную, в вертолете. Но после такой процедуры девушка, вполне вероятно, смертельно на меня обидится. А тогда, увы, можно будет поставить крест на романтике. Махнув рукой, я разрешил ей следовать с нами. На всякий пожарный я дал ей свой нож. Наверняка индейские женщины умели пользоваться такими предметами для смертоубийства.

Девушка благодарно кивнула и крепко ухватилась за рукоятку ножа.

– Я буду защищать тебя, великий воин, – сказала она мне.

Мне удалось сдержать себя, чтобы не заржать во всю глотку. Тоже мне – «Верная Рука – друг спецназа». Но девушка пристально посмотрела мне в глаза и произнесла глухим монотонным голосом:

– Я родилась на юге, у янки, на реке Марайас. Училась в детстве в школе, которую миссионеры устроили для детей пиикани – так мы сами себя называем. Там я и научилась говорить по-английски. Вождь нашего племени, Тяжелый Бегун, был всегда лоялен к белым, сурово наказывал любые обиды, причиненные им, и нас никто не трогал.

Но в один прекрасный день – дело было зимой, в январе, когда почти все мужчины находились на охоте, а школу отменили, из-за того что некоторые заболели оспой, – на деревню напали кавалеристы. Нам с мамой повезло: мы с ней и с моей старшей сестрой пошли за водой на реку, и, когда началось, мы сумели перебежать по ломкому льду на другую сторону реки. Солдаты за нами не побежали, но начали стрелять, убили сестру и ранили маму. В самой же деревне то и дело гремели выстрелы. Когда мы отошли подальше, то увидели, что наша деревня горит – если они кого-нибудь и не застрелили, то он сгорел заживо…

А потом нас нашли охотники, среди которых был и наш папа. Тогда мы и ушли на север от границы. Теперь ты знаешь, почему я должна видеть смерть этих людей.

Мне стало очень стыдно, но что я мог сказать? Я лишь кивнул. Дождавшись, когда вертолет приземлится, откинул дверь, взял оружие наизготовку и первым выпрыгнул из вертушки. Смирнов и индианка последовали за мной.

11 августа (30 июля) 1878 года. Мобил, Алабама, форт N

Капитан Фабрисиус ван Дорн, командир роты B Девятого пехотного полка армии САСШ

Ровно месяц назад моя рота в полном составе (исключая тех, кого арестовали в Аламиде) прибыла на конечную станцию Мобил-Огайской железной дороги, в город Мобил. Из Канзас-Сити мы добирались на перекладных – сутки в поезде до Сент-Луиса, паром через Миссисипи до иллинойского Восточного Сент-Луиса, далее до Кейро в том же штате, на пароходе до Коламбуса в штате Кентукки, и, наконец, длинная дорога до Мобила. Настроение у меня было препоганое – не раз и не два нам приходилось подолгу ждать под открытым небом, часто под дождем. Зато в Кейро нам пришлось буквально бежать к пароходу «Маунд Сити», идущему в Коламбус. В результате я забыл в вагоне свой любимый кисет, вышитый моей матушкой, и спохватился лишь тогда, когда уже стоял на палубе парохода. Да еще чем дальше мы продвигались на юг, тем жарче становилось в вагоне – причем жара эта была не сухой, как в Канзас-Сити, а такой, что пот лил с нас со всех ручьями. Я-то думал, что хуже нашего нью-йоркского лета нет ничего, но, как видим, ошибался.