Медаль за город Вашингтон - Александр Михайловский

В последний вечер перед прибытием в Мобил командиров рот пригласил в свое купе майор Инграм.

– Как вам уже, наверное, известно, в Вашингтоне был убит наш славный президент Хейс. Поэтому нашей задачей будет не только присутствие в Мобиле, но и поддержание порядка в городе и в первую очередь недопущение каких-либо эксцессов со стороны населения. Конкретно это означает, что вам предстоит задерживать любых южан, чье поведение вам покажется подозрительным, особенно если вы увидите либо заподозрите наличие оружия. Любые собрания либо другие мероприятия запрещены. Единственным исключением являются церковные службы – но только при условии присутствия на них наблюдателей от военной власти. Всех нарушителей надлежит немедленно передавать военному суду – он уже прибыл в Мобил и начнет работу с завтрашнего дня. Его же люди будут присутствовать в церквях на службах – нас это, к счастью, не касается.

Он скривился и добавил:

– Знаю я, что все это противоречит Первой поправке к Конституции, но приказ есть приказ. Далее. Каждой роте выделяется для патрулирования район города. Для каждого из вас подготовлены карты с указанием района ответственности. Расквартированы вы будете в бывших фортах Конфедерации – их к нашему приезду должны подготовить. Штаб же будет в здании арсенала. Каждый из вас получит карту, где будет обозначено местоположение вашего форта и район патрулирования. Да, и еще. Есть смысл обсудить маршруты патрулирования с местными, особенно если они наши – северяне.

Нам достался торговый и пассажирский порт, а нашим обиталищем был назначен форт N, который южане назвали в честь генерала Сидни Джонстона, погибшего в 1862-м в битве при Шайло. Находился он примерно в полумиле от центра – там, где река Мобил впадает в залив Мобил. Нам в какой-то мере повезло – здесь постоянно дул ветерок с залива, и было не столь душно, как в городе. Но, как оказалось, после войны форт был заброшен, и лишь недавно туда подвезли несколько десятков палаток, в которых пришлось жить личному составу. Повезло лишь мне и моим обоим лейтенантам – нам выделили единственное сохранившееся здание с двумя комнатами, в которых было хоть немного прохладнее, чем в палатках.

После заселения я навестил начальника порта, Джереми Джексона. По словам Инграма, Джексон прибыл в Мобил три года назад, а сам был откуда-то из Новой Англии. Оказался он высоким худым человеком с лицом потомственного янки. Я знаю, что для южан и я – янки, но на самом деле это прозвище уроженцев Новой Англии, и Нью-Йорк к этому региону не относится. Обычно янки – самые ярые противники южан, но Джексон, когда я представился, достаточно желчно сказал мне:

– Не знаю, капитан, зачем вы это делаете. В городе все спокойно, никаких волнений не наблюдалось, все пытаются просто жить как люди. А тут не успела закончиться Реконструкция, как вновь вводят войска в город, да еще и ограничивают народ в правах. Слыхал я, что какой-то южанин убил президента, но это всего лишь один южанин, а наказывают весь народ.

– Но вы-то, как и я, с Севера… Тем более из Новой Англии. Вы-то должны понимать, что южанам веры нет.

Лицо Джексона потемнело.

– Я – уроженец Нью-Гемпшира. Девиз нашего штата: «Live free or die» – «живи свободным или умри».

– Хороший лозунг.

– Тогда почему мы не дозволяем другим жить точно так же?

– Вы случайно не женаты на какой-нибудь южанке? – вырвалось у меня.

– Женат. И какое это имеет значение? Значит, так, капитан. Все, что я обязан сделать как начальник порта согласно должностным инструкциям или распоряжениям начальства, я сделаю. Но не более того. Так что давайте я нанесу на карту маршруты патрулирования, и мы распрощаемся – надеюсь, что надолго.

Я вышел оттуда в весьма скверном расположении духа, тем более что я про себя думал, что Джексон абсолютно прав. Но у меня был приказ, а приказы не обсуждаются.

В роте было четыре взвода, и я назначил три смены в день, чтобы каждый взвод получал по тридцать два часа отдыха между патрулями. Четыре маршрута, предложенные Джексоном, командирам взводов предстояло распределить по отделениям перед началом патрулирования. Но проблем не было, я строго-настрого запретил задираться с местным населением, и вскоре на нас перестали смотреть волком.

А позавчера вечером нас вновь вызвали к Инграму. Тот объяснил нам, что с завтрашнего дня, десятого августа, в город вводятся дополнительные части. Правила для местных резко ужесточаются. Любые собрания, включая церковные службы и даже походы в гости, запрещаются. У нас – и у новичков – новые прерогативы. В частности, мы можем войти в дом любого южанина для проверки соблюдения запретов – а если мы сочтем это нужным, и для обыска. На северян это правило не распространяется. Для того, чтобы их дома можно было узнать, вот список их адресов; для служащих мэрии и порта отдельные списки. Каждому из них просьба завтра выдать деревянные звезды – пусть ваши люди заберут их прямо сейчас. Звезды им обязательно следует прибить на входную дверь дома.

И еще. В числе тех, кого пришлют для усиления – части 74-го Цветного полка. Приказ не чинить им никаких препятствий.

Инграм замолчал, а затем неожиданно добавил:

– Если вовсе не обнаглеют. Но даже в этом случае разрешаю действовать, только если они будут в районах вашей ответственности. Вопросы есть?

Вопросов, как обычно, было выше крыши, но задавать их что-то не хотелось. Поживем – увидим.

Звезды в порт я занес лично – саквояжников там было четверо, включая самого Джексона. Другие мои ребята отнесли такие же по указанным адресам.

А сегодня утром в город вошли кавалеристы, а за ними множество черных. Эх, не к добру это, подумал я. И ввел усиленное патрулирование – три взвода одновременно, четвертый – на отдыхе, но в полной готовности.

11 августа (30 июля) 1878 года. Место, на котором ранее находился форт Пейган, Земля Руперта

Субалтерн Лоренс Стивен Рандалл, Северо-Западная конная полиция

Врач внимательно осмотрел меня, ощупал мне голову и сделал укол с помощью иглы и прозрачного мешочка. Шприц югороссов не был похож на тот, которым пользовался наш врач в Калгари. Но после укола я почувствовал, что боль, мучившая меня, неожиданно стихла. Врач плохо говорил по-английски. Кое-как я понял из сказанного им, что у меня сильная контузия, от которой я чуть было не отдал концы. От старых опытных вояк я знал, что сильный удар по голове действительно может отправить человека к праотцам. А некоторые если и оставались живы, то часто теряли рассудок или оставались парализованными до самой смерти. Я попытался расспросить об этом врача (он сказал, что зовут его Юрием), и из его ответа понял лишь одно: все будет хорошо.

Убедившись, что мне полегчало, мой лекарь помог мне поудобней сесть и подложил мне под голову свернутое пончо, видимо, брошенное кем-то из индейцев. Потом он порылся в своей объемистой сумке и достал из нее какой-то неизвестный мне прибор. Он поднес его к лицу и стал через него рассматривать окружающую нас местность, при этом что-то негромко говоря по-русски.