Родник холодный - Борис Панкратов-Седой

я уже не специалист, да и точный ответ — это государственная тайна. Обогащенный уран это топливо для атомных электростанций.

— Понятно. В школе по физике учили нас что-то про это.

— Этот жидкий металл, который появляется в зоне — он внеземного происхождения и с нашей земной ртутью ничего общего не имеет, кроме того, что он тоже металл. Один грамм ртути это мегаватты электричества. А электричество сейчас…, — Валентина подбирала нужно слово, — электричество сейчас — это жизнь.

— Еще нас в школе учили, что из обогащенного урана делают атомную бомбу. Ртуть не только жизнь, но и смерть — так выходит.

— Ну, те, кто в школе учился, как ты, понимают и это. Ты только что выявил пример диалектики того, как в нашем мире все устроено.

— Диалектика — это философия, да?

— Да. Это когда одна и та же вещь с одной стороны одно, а с другой стороны совсем даже обратное.

— Похоже на ртуть. Много не подбрасывай в печь. — сказал Бекас, закрывая глаза, — Разбуди меня в четыре. Я отстою утреннюю смену.

— Хороший ты парень, Бекас. Жалко — песен не поешь, — сказала Валентина.

Глава 12

Той же ночью в Потаповке, в бане, стоящей на участке отдельно от дома лидера «Потаповских» с погоняловом Гнедой, ждали в гости всех авторитетных командиров потаповских бригад.

Гнедой уже разок сходил в парилку, гостей ждал на сходняк, сидя за столом, заставленным закуской и водкой. Компанию ему за стллом составлял ещё один, завернутый в белую простыню. Глаза Гнедого, чуть прищуренные и полные лёгкой скуки, перебегали от одного блюда с закусками к другому.

Он накручивал в своих татуированных синими перстнями пальцах чётки, выточенные из оргстекла. Каждое звено чёток представляло из себя продолговатое прозрачное яйцо, внутри каждого яйца мастер поместил чёрные черепа, а в глазницы черепов по белому шарику. Когда Гнедой делал оборот чётками вокруг пальцев, черепушки вращали глазами. У того, который сидел напротив Гнедого, на коленях были наколоты звёзды и оскалившийся тигр на плече.

— На нашей земле дела делаются хуже некуда. Мокруха по беспределу. Братва в охере ножи точит. — сказал сидящий напротив Гнедого, сверкнув золотой фиксой.

— На нашей земле? На земле, Тихий, мы все временно. Своей земли будет нам каждому позже и по отдельности.

— Кому-то раньше, а кому-то позже, — согласился Тихий и вдруг стукнул по столу кулаком, — Надо им, Гнедой, такую обратку вштырить, что б падлы, автоматные рожи до самого тухлого своего ливера прочувствовали! У них там, в этом говно-легионе, по понятиям людским такой же мусорятник, как и у «красных». Святое слово «свобода» обфаршмачили! Козлиная их масть!

— Тихо, Тихий, тихо! — осадил резкий жест Тихого Гнедой, — Не на митинге. Одни мы тут с тобой пока. Мне-то пустое, сейчас фонить не нужно. Кружева плести мне не надо и на голос брать. Вштырим обратку, вштырим. Качумай, братуха. Как тут не вштырить. Для того и сходка. Для того и правилку собираю. Ты лучше вот что. Ты у нас человек уважаемый, ты смотри по ходу тёрки. Если кто из бродяг начнет вилять в сторону, ты ободри, словом того, по-братски. Так, что б каждый до последнего гнилушками своими пораскинул и вдуплил наглухо, что такой беспредел с мокрухой — это всем нам на честь нашу пятно пока не смоем. Чтобы я не один за это мазу тянул. Тут общее затронуто, а общее — это святое.

— Сделаю. — кивнул головой Тихий и потянулся за колбасой на тарелке.

Гнедой налил водки в две рюмки. Тихий взял свою и потянулся, чтобы чокнуться с Гнедым, но тот остановил его жестом.

— Пацанам, чтоб земля пухом. — сказал Гнедой, перекрестился, поднял рюмку. Выпили не чокаясь.

Дверь в баню скрипнула. На пороге появился первый гость.

— Проходи, Валера — Гнедой пригласил вошедшего жестом.

— Вечер в хату. — сказал Валера.

Валера осмотрелся, куда повесить одежду, нашёл взглядом вешалку у входа. Пока раздевался, сказал:

— Братва шумит, движется по тому беспределу у блокпоста.

— Проходи, Валера, присядь с нами. Об этом и разговор наш будет. И что, сильно братва твоя движется? — спросил Гнедой.

Валера сел на лавку рядом с вешалкой, снял обувь, ответил:

— Зубами кадыки рвать готовы.

Раздевшись и разувшись, Валера подошел к столу и еще не сев на лавку, нашел глазами пустую рюмку и подвинул её ближе к Гнедому. Гнедой налил Валере, Тихому и себе.

— Помянем, — сказал Валера стоя, — За тех, кого больше нет с нами.

Выпили ещё раз, не чокаясь.

— Мое мнение такое, — сказал Тихий, — сукам беспредельщикам — сучья смерть. Суки вне закона!

— В натуре, валить наглухо! — сказал Валера, прожевывая стручок зеленого лука, которым он закусил водку.

— Твои, значит, определились? — произнес Гнедой, вставая, оставляя простыню на лавке, направляясь в парилку.

— Не задумываясь, — утвердительно кивнул Валера.

— Ну, хорошо. Обождем, пока все подтянутся, — сказал Гнедой.

Гнедой отрыл дверь в парную.

— Что-то мне пар тяжёлый сегодня. Грибок что ли завёлся? Форточку открыть надо. А вообще сушить пора баньку-то, чтобы гнида не завелась, — сказал он.

Он оставил дверь в парную настежь, открыл вентиляцию, взял два берёзовых веника, замоченных в шайке, брызнул водой с веников на стены и на пол, стал выгонять, размахивая вениками, воздух из парной.

— Протопи ты мне баньку по белому…, - промурлыкал он себе под нос.

* * *

Ночью Бекас занялся обустройством огневой позиции для стрельбы, по ту сторону дороги. Ему пришлось отказаться от первоначально выбранного места. С первого взгляда оно было годным — пригорок, с которого открывался хороший обзор. Бекас начал уже копать углубление на пригорке для своей лёжки, выкопал его уже почти наполовину, остановился и закидал все обратно землей, скрывая следы своей работы. «Нет, не годится» — сообразил он.

Огневая позиция должна была быть максимально скрытной в любое время дня и ночи. В какое время суток поедет, ожидаемый броневик по дороге — это Бекасу было не известно. Если поедет после полудня, когда заходящее солнце будет светить Бекасу в спину, тогда контуры его силуэта, даже под маскировочной накидкой будут прекрасно видны на такой возвышенности, на фоне неба.

Он еще раз осмотрел внимательно местность. Придорожная лесополоса находилась сильно в низине. Её, как вариант, Бекас отверг сразу. Ему ничего не оставалось, как подрубить под самый корень кусты в лесополосе, заточить карандашами подрубленные стебли и воткнуть их глубоко в землю у края дороги, на возвышенности, где дорожный гравий уже заканчивался и начиналась трава. Там он и выкопал углубление для лёжки, на дно которого отправился