Родник холодный - Борис Панкратов-Седой

полках — пустые стеклянные банки и стеклянные литровые банки с семенами, покрытыми сверху слоем пыли, как и все, что было на чердаке. Журналы и газеты, возможно, что все и были прочитаны до последней страницы, но семенам в стеклянных банках уже не суждено было упасть в землю.

Бекас взял лежавшую рядом с банками стопку бумаг, перетянутую такими же шпагатом, как и газеты. Истлевший от времени шпаг рассыпался в его руках, и на пол веером посыпались сложенные вчетверо, грязные на сгибах и белые внутри, листы бумаги, оказавшиеся письмами. Бекас поднял одно из них, быстро пробежал сточки глазами, выхватывая фразы:

«Здравствуй, милая Катюша!

Получил от тебя два письма, за которые очень благодарю…

В первых строках своего письма хочу сообщить, что я жив и здоров…

… если счастлив буду, то приду домой. Пока жив, не могу гадать, что будет дальше…

Эх, если бы мне удалось взглянуть на тебя хотя бы одним глазком…

Будь уверена и не теряйте надежды, что мы обязательно встретимся…

Жить под ярмом немцев наша Родина не будет…

Несколько слов о себе. Сейчас ответственности еще больше прибавилось в моей работе. Занимаю должность командира дивизиона. Хотя работа для меня нова, но с работой справляюсь. В деньгах буду вам помогать побольше…

Катюша, не затрудняй себя на огороде, как можно больше старайся отдыхать. Поцелуй за меня маму…

Если можно, вышли мне бандеролью учебники: „Неорганическая химия“, „Физика“ — за все классы. Очень они мне нужны. Закончим войну, пойду в 10-й класс…»

В самом низу письма Бекас прочитал дату: «второе-ноль-восьмого-тысяча-девятьсот-сорок-четверного».

Бекас собрал все письма, сложил те из них, которые развернулись, уложил письма стопкой на то место, откуда их взял.

Он спустился с чердака обратно. Валентина сидела все так же за столом и просто смотрела в окно через пулеметный прицел. Она услышала, как вошел Бекас, не обернулась и вдруг окликнула его:

— Бекас?

— Ау?

— А ты песни знаешь какие-нибудь?

— Какие песни? Для чего?

— Для души, какие ни будь, знаешь?

— А-а-а в этом смысле! Не-а — у меня слуха нет и на стихи памяти — все кусочками только, обрывками.

— Жаль. — сказала она, рассматривая дорогу через прицел пулемета.

И вдруг Бекас услышал, как она тихо запела, прижавшись щекой к прикладу пулемета:

«На речке, на речке, да, на том бережочке

Мыла Марусенька белые ножки.

Мыла, белила, сама говорила.

Плыли к Марусеньке, да, серые гуси,

Серые гуси, лазоревы очи.

А, ну-ка, летите, воды не мутите.

Будет Марусеньку свекор бранити.

Свекор — бранити, свекровка — журити.

Где ж ты, Марусенька, долго ходила?

Долго ходила. Кого полюбила?

На речке, на речке, на том бережочке

Мыла Марусенька белые ножки».

Когда она допела песню по дороге мимо окон дома, прошли три молчаливые сутулые фигуры торчков. Только колесо тачки, груженной их пожитками и сушеной дурью, издавало повторяющийся при каждом полном обороте скрип. Тот, который катил перед собой тачку, остановился перевести дух, на время поставил тачку на дорогу. Двое других торчков ушли вперед, не останавливаясь. Отставший смотрел им в спины. Он постоял на месте с пару минут, взялся руками за тачку и покатил ее дальше, стараясь нагнать своих. Опять заскрипело колесо.

Когда торчки скрылись из вида, Валентина опять окликнула Бекаса, толи спросила, толи сказала утвердительно:

— Бекас, ты из СВД стреляешь хорошо…

— Не жаловались. А что?

— Вон там на той стороне дороги есть место хорошее, для скрытной позиции, если там все под нее оборудовать.

— Где?

— Во-о-он! — Валентина показала рукой, — Если прижать их к дороге пулеметным огнем — они все залягут на той стороне дороги. С той скрытной позиции их будет легко снять. Там будет метров сто — не больше.

— Схожу ночью — посмотрю, — сказал Бекас, — можно устроить лежку, сообразить маскировочную накидку. Не проблема. Только может ты на скрытую позицию, а я на пулемет?

— А ты из пулемета много стрелял? — Валентина повернулась к Бекасу, посмотрела на него с удивлением, как будто впервые его увидела.

— Вообще не стрелял.

— Во-о-от. — протянула Валентина и снова положила щеку на пулемет.

— А ты, прям мно-о-о-ого стреляла из пулемета? — с недоверием в голосе протянул Бекас.

— Московское высшее общевойсковое командное училище имени Верховного Совета РСФСР. Спецкурсы «Выстрел». Контора не наша, но преподают там хорошо. — сказала Валентина, глядя в окно.

— Ну, тады — ой! Товарищ старший лейтенант. — сказал Бекас не найдя чем парировать такое.

Ночью они решили все таки затопить печь. Бекас принес уже колотых дров, сложенных в сенях у входа. Он положил вниз два самых больших полена. Между ними засунул несколько страниц, вырванных из «Романа-газеты» 1958 года и щепок. Сверху поперек больших двух положил поленья поменьше. На самый верх — все остальные и еще раз поперек нижних. Открыл задвижку, которая поначалу не давалась, но в итоге скрипнула и пошла. Ножом струганул вдоль полена — последнего оставшегося, отщепил лучину. Отправил полено в устье печи к остальным. Зажег лучину. Запалил.

Загорелась бумага, загорелась мелкая щепа, занялись дрова, дым потянуло в дымоход. Ухвата или кочерги Бекас в доме не нашел. Поднялся на чердак, принес тяпку и тяпкой, уперев ее в самые нижние два полена, продвинул всю поленницу в глубину печи.

Сделав это, он сказал:

— От правильно соложенной поленницы — зависит тепло в доме, от правильно намотанной портянки — зависит выигранная война.

Бекас сходил в сени еще за дровами, сложил их рядом с печью, чтобы подкидывать их, когда первые прогорят и дадут рассыпавшихся углей.

Через час в полной ночной темноте дома невидимое тепло и покой влились в его тишину, и только было слышно, как дрова потрескивали в печи. Бекас и Валентина сели рядом у печи, прямо на пол, прислонившись к ней, и рукавами друг к другу. На улице в белом отсвете Луны высились тополя. Порыв ветра прошелестел их листвой, задул в разбитые окна, как бы просясь в гости, и сразу растворился в тепле дома.

Бекас сказал, прислонившись затылком к печи, вытянув ноги спросил:

— Скажи, а зачем всем нужна ртуть? Разное у нас говорят. Одни одно говорят, другие другое. Вот Москве ртуть зачем?

— А что у вас говорят? — ответила вопросом на вопрос Валентна, расшнуровывая свои байкерские ботинки, сняла их и тоже вытянула уставшие за день ноги.

— Да, разное говорят. Говорят такое, что из ртути в Москве делают электричество. Это как?

— Правильно говорят, в общем-то. Добавление ртути в каскад центрифуг для обогащения урана, ускоряет процесс в сотни тысяч или даже в миллионы раз. Тут