Родник холодный - Борис Панкратов-Седой

связной — молодой парень, всегда выглядел как типичный торчок, шарящий по краям Зоны в поисках растущей там дури. Связной долго и подробно инструктировал, повторяя все несколько раз, запретив что-то записывать. Что делать с винтовкой до…, и что делать с винтовкой после…, что делать с шайбой, что делать с дозиметром.

Потом Левка пометил ртуть, находившуюся у Чили в хранилище, радиоизотопами, оказавшимися на вид — простой водой. Потом ртуть из хранилища пропала. Потом в совхозе появилась мотоциклистка, назвала Левке пароль: «Где можно тут снять угол на три дня, так, что бы было не дорого?» Левка назвал отзыв: «Мест таких много — сейчас все не дорого». Потом отнес винтовку на крышу заброшенного дома. Потом Одноглазого Чили грохнули. Потом уже мотоциклистка так же, как его постоянный связной инструктировала, повторяя все несколько раз, запретив что-то записывать, в конце показала ему карту Оскола, ткнула пальцем в нее: «Сообщения будешь оставлять здесь! На этом доме, так что бы было видно вот с этого поля», — и передала ему коробку с разноцветными мелками, в которой были: синий, розовый, зеленый.

Левка, с максимальной серьезностью сказал ей, что все понял, и что будет делать все, как она сказала. Она попросила его все повторить. Он повторил.

Место на карте, куда показала мотоциклистка, оказалось Медицинским Пунктом Полка, куда и определили Левку по службе. Левка не был настолько глуп, что бы подумать, что «красные» из Москвы, каким-то магическим образом могли управлять и такими вещами. Он решил, что это просто удача, но одновременно проникся, в который раз, мыслью — «как же у них, сука, все гладко выходит», но вспомнил тут же — «нет, не все, нет, не все у них так гладко — ртуть-то, сука, ушла из совхоза».

Жирную свинью — Одноглазого Чили Левке ни разу не было жалко, как и всех остальных, кто держал Левку за чмо пидальное, унижая его всяких раз, при удобном для них случае. Ничего, ничего, пускай, пускай! Левка стерпит, Левка не гордый. А только так выходит, что вертел их всех Левка на своем причинном месте; вертел и еще вертеть будет!

А когда увидел Левка Одноглазого Чили — мозгами растекшегося по столу бывшего председателя правления совхоза, тогда подумал про себя коротко: «А ты как думал?!»; и на секунду испугался, что кто-то из собравшихся тогда, вокруг трупа, смог заметить легкую его ухмылку, скользнувшую по губам.

Этим утром Левка, как было условлено с мотоциклисткой — поставил мелом розового цвета знак на стене курилки, что означало — «след обнаружен».

* * *

Бекас сказал:

— Есть розовая полоска мелом на стене.

— Отлично! — воскликнула Валентина, — Значит ртуть точно в Осколе, как я и предполагала, и теперь — это уже не предположение — ртуть там! Это просто отлично, Бекас!

— Послушай, — сказал Бекас, — я все понимаю — эту вашу конспирацию, и эти ваши режимы секретности, и совершённой секретности, и все вот это, но не пришло ли время тебе объяснить мне, как мы узнаем, когда пойдет ртуть из Оскола? У вас одни правила, а у нас другие — когда группа идет в рейд в Зону — каждый имеет право голоса. Не пора ли приоткрыть карты, которые у нас имеются на руках?

— Я не люблю, когда меня держат за болвана, в старом польском преферансе. — улыбаясь сказала Валентина.

— Че-е-его? — не понял Бекас юмора.

— Это фраза из одного старого фильма про разведчиков.

— Ах, из фильма! Ага. Надеюсь, что в том кино все хорошо закончилось.

— Ну, что ж ты пожалуй и прав — время раскрыть карты пришло. Но и ты имей ввиду, что «Центр» не сообщает мне всех подробностей, а только то, что они считают нужным.

— Я ж говорю, что понимаю — конспирация и все такое. Хорошо — к черту подробности!

— Расклад такой. Тебе уже понятно, что органам контрразведки «Центра» удалось взять под оперативный контроль принимающую сторону канала поставки на той стороне. — Валентина показала себе за спину в неопределенном направлении — «где-то там» взяли под контроль.

Бекас подумал: «И с чего это мне должно было быть понятно? Мне это совсем не было понятно». И он промолчал.

— Как и что — не спрашивай — я не знаю. — продолжала Валентина, — Возможно работает наружное наблюдение, возможно удалось завербовать информатора, возможно внедрить своего агента. Не знаю. Все, что знаю — мне приказано быть готовой к приему сообщений дважды в сутки.

Вероятно, как только на том конце канала поставки, происходит то, что «Центр» отслеживает: окно для приема поставки открывается — например, приходит в движение определенный транспорт, по определенному маршруту, отслеживаемый наружным наблюдением; или происходит какое либо иное движение; в конце концов — если приходит сообщение от информатора — мне передадут шифровку об этом. Тогда мы и должны быть в полной готовности для засады.

Вот в этом последнем сообщении, «Центр» сообщает, что поставка, с большой долей вероятности, будет осуществляется в бронированном автомобиле типа инкассаторском. Предыдущие поставки осуществлялись именно так. Ну, тут у «Центра», скорее всего, работает завербованный информатор, или внедренный агент, чем наружное наблюдение — это я уже домысливаю. Что за бронированный автомобиль такой — понятия не имею. — пожала плечами Валентина.

— Я знаю. Есть у них такой. Видел. — сказал Бекас.

— Инкассаторский броневик?

— Да, именно.

— Вот его и надо будет ждать.

— Окей, ждем-с. — сказал Бекас и добавил официальным тоном, — Операция «Охота на броневик» вступает в решающую фазу.

— Нет, такое название не годится. В операции никогда не назовут субъекта, или объект своим именем.

— Тогда, охота…, охота на…, охота…

— Охота на бобра. — сказала Валентина.

— Бобра? — удивился бекас.

— Буквы «б» и «р» совпадают в обоих словах — так проще запомнить ассоциативно.

— Точно! — сказал Бекас и щелкнул пальцами — Охота на бобра!

Что бы занять себя чем-то, Бекас пошел осмотреть внимательнее их временное пристанище.

В соседней комнате потолок был провален, и не было больше половины досок на полу, а те которые были — не внушали доверия. Только русская печь стояла, как не подвластная никакому времени — целая, крашенная белой краской сверху, рыжей снизу на высоту колена — хоть сейчас топи.

На чердаке он обнаружил стопки газет, перетянутые бумажным шпагатом; разбросанные повсюду номера журнала «Роман-газета» за пятидесятые и шестидесятые годы; велосипедную шину; сушеные травы висящие на протянутой от угла до угла медной проволоке; потрескавшиеся от времени широкие охотничьи лыжи; три удочки и рыболовные снасти к ним; рулоны обоев; две тяпки; на грубых не тесанных деревянных