Пойма - Джо Р. Лансдейл

Тоби в общем-то снова начал ходить. Хребет у него не сломался, но упавшая ветка перешибла там какой-то нерв. Полностью он так и не оправился, но всё-таки кое-как передвигался, хотя и несколько деревянной походкой, а время от времени у него без всяких видимых причин отказывал таз, и пёс волок его по земле. В основном же он был в порядке и весело бегал, хоть и не очень быстро и чуть прихрамывая. И уж конечно, Тоби по-прежнему оставался лучшим охотником на белок в округе.

В эту ночь зашёл он в дом, чего ему обычно не разрешалось, но, когда папа уезжал, мама иногда впускала Тоби, и он ложился у её ног, пока она шила.

Так что на улице были только мы с Том: играли, наигравшись вдоволь, садились под дубом и говорили о том и о сём, а в глубине души я воображал, что наш дуб — это тот самый вековой дуб в Шервудском лесу, под которым собирались Робин Гуд и его вольные стрелки. О них прочитал я в одной из книжек миссис Канертон, и эта легенда крепко засела у меня в подсознании.

И вот как-то раз, когда мы сидели так и беседовали, почувствовал я то же самое, что чувствовал папа, когда ходил в пойменных зарослях: за нами кто-то наблюдает.

Я прекратил слушать Том, которая болтала о какой-то туфте, неторопливо повернулся к лесу и там, между двумя стволами, в тени, но на фоне освещённого луной неба ясно различил рогатую фигуру — стоит и глядит прямо на нас.

Том заметила, что я не слушаю, окликнула:

— Эй!

— Том, — ответил я. — Затихни на секунду да гляди, куда я гляжу.

— Ничего не ви… — Потом она замолчала и тут же прошептала: — Это он… Это Человек-козёл!

Фигура резко повернулась, хрустнула веткой, пошуршала листвой и исчезла.

Страшно подумать: Человек-козёл может добраться до самого нашего дома и знает, где мы живём, ведь наша земля лежит бок о бок с поймой, а до Пасторской дороги путь от нас ой какой неблизкий!

— Наверно, в ту ночь проследил за нами до самого дома, — предположила Том.

— Ага.

— Ой, не нравится мне, что он знает, где мы живём.

— Мне тоже.

Ни маме, ни папе мы об увиденном рассказывать не стали. Вот не знаю точно почему, но не стали. Это происшествие осталось между нами, и на следующий день мы его почти не поминали. Как мне кажется, в это просто не хотелось верить. Одно дело — увидеть Человека-козла где-нибудь в дебрях, но почти у дома — это совершенно другое.

Да и потом, какой смысл говорить об этом папе? Он ведь не верил в Человека-козла. В некоторые вещи невозможно поверить, пока сам с ними не соприкоснёшься. Тут мне пришла на ум та история про женский клитор. Была ли это правда? Или доктор Тинн просто заливал?

Несколько ночей я спал вполглаза, потом волнение сошло на нет. Вот в чём здорово быть ребёнком. Тебя очень быстро захватывает какая-нибудь эмоция, но столь же быстро отпускает.

Через неделю после того, как мы видели Человека-козла, пришла пора великих дождей. Два дня на небосклоне плясали молнии, искрились и сверкали под облачным покровом, будто стая светляков, пойманных в марлевый сачок. Ливень колотил по земле, словно молот Тора, вспенил реку, взбаламутил воду. Прекратилась рыбалка. Замерла пахота. Папа даже не пытался выехать на работу в парикмахерскую. Дороги развезло. Весь мир стал сырым и серым, остановилось всякое течение событий.

Вместе с дождём пришёл и ветер, а на третий день великого ливня и ломающего деревья вихря нагрянул техасский вьюн.

Вьюн — это ужасное и завораживающее зрелище. Сначала появляется большущая мрачная туча, потом из этой тучи вырастает хобот. Хобот этот тянется к земле, а когда дотягивается, начинает выть, реветь и рвать её на части.

Вьюн поднимает в воздух людей, машины и здания так же легко, как женщина взмахивает платком. Вырывает с корнем громадные деревья и швыряет их из стороны в сторону, сталкивает с путей поезда и разносит их в клочья, что твои картонные коробки. Высасывает из почвы червей, пробивает древесные стволы летящей сосновой хвоей, стреляет камешками, словно пулями.

Вьюн, о котором я говорю, прошёлся по пойме и на протяжении двух миль по берегам реки уложил деревья плашмя, прочертил через дебри мёртвую полосу, вдоль которой повыкосил всю лесную живность, посносил лачуги, досуха высосал пруды, вознёс под облака рыб и лягушек и обрушил их дождём на селения в трёх милях отсюда.

Старый Чандлер, у которого была седая борода, а нос слегка загибался влево, потому что как-то по малолетству боднула его коза, жил от нас где-то милях в десяти, прямо на пути у вьюна.

Вьюн рухнул на него сверху, затянул и унёс, а Чандлер выжил, чтобы было кому поведать об этой напасти.

Позже у нас в парикмахерской стал он кем-то вроде местной знаменитости. Дня три, а то и все четыре сидел он и сутки напролёт пересказывал свою историю посетителям, которые приходили кто постричься, кто побриться, а кто просто поторчать да перетереть за жизнь. В то время наше заведение приносило значительный доход, и даже мне перепадало несколько монеток за то, что подметал пол, а Том — сразу по два пятачка просто за то, что сидела там с милым видом и уплетала карамельные палочки.

Судя по тому, что рассказывал мистер Чандлер, он как раз совершал ежеутренние процедуры в уличном сортире, как вдруг в ушах у него что-то щёлкнуло, голову будто обдало потоком опилок, а звук был такой, словно по его участку с грохотом мчится поезд, однако железная дорога была далеко, и он знал, что это никак не возможно.

Не отрываясь от своего занятия, поднял он ногу и пинком распахнул дверь сортира — как раз в это время его хижина разлетелась на куски и взмыла в поднебесье в чёрном вихре крутящихся щепок и обломков.

Прежде чем успел он вырвать страницу из каталога «Сирса и Робака» и приложить её к той части тела, которую только что замарал, вьюн поднял сортир, разобрал его по досточкам, и воспарил мистер Чандлер ввысь, сжимая в руке каталог «Сирса и Робака» и сверкая голыми ягодицами. В те редкие минуты, когда женщины тоже заглядывали послушать о его злоключениях, мистер Чандлер как бы невзначай забывал упомянуть, что сидел в сортире, когда налетел вьюн. В таких случаях рассказ слегка сокращался: тогда ураган разметеливал хижину, а уже через секунду и сам он оказывался в воздухе.

Он говорил, что не знал, сколько уже времени провёл в полёте, пока наконец не обрёл самообладание и не обнаружил, что где-то посеял каталог, а также собственные портки. Говорил, что очень странно, когда тебя всё крутит и крутит, словно в водовороте. А в воздушной воронке вместе с тобой вертится всякая всячина. Мистер Чандлер вспомнил корову, козью голову, каких-то рыб, ветки и брёвна. А ещё голую чернокожую женщину. С широко разинутым ртом — видимо, негритянка кричала.

Именно в этом месте его рассказ часто прерывали, потому что некоторым эта деталь казалась слишком уж неправдоподобной. Главным образом их доверие подрывали слова «женщина», «чернокожая» и «голая». Не то чтобы женщина не может попасть в ураган или оказаться чернокожей и голой, но кое-кому казалось, что это Чандлер всё присочинил для красного словца.