Ради Елены - Элизабет Джордж

— Святая Цецилия была задушена? — спросила Хейверс. — Я думала, что принять мученичество — это быть растерзанным львами на глазах у торжествующей толпы римлян.

— В данном случае, если я правильно помню, ее голова была отрезана наполовину, и она умирала два дня. Но на статуе видна только рана, похожая на след от впившейся в плоть веревки.

— Господи. Не удивительно, что она попала в рай. — Хейверс бросила сигарету на землю и раздавила ее. — Итак, на что вы намекаете, инспектор? Неужели мы ищем убийцу, которому не терпится скопировать все скульптуры в Бромптонской молельне? Если это так, то, когда он дойдет до распятия, надеюсь, меня снимут с дела. Кстати, в молельне есть сцена распятия?

— Не помню. Но зато есть все апостолы.

— Одиннадцать из них мученики, — задумчиво ответила Хейверс. — Нам предстоит работенка. Если только убийца не охотится исключительно за женщинами.

— Не важно. Не думаю, чтобы кто-нибудь поверил в теорию о молельне, — сказал Линли и повел Барбару по направлению к Нью-корту. Пока они шли, он пересказывал ей сведения, полученные от Теренса Каффа, четы Уиверов и Миранды Уэбберли.

— Пенфордская кафедра, исчезнувшая любовь, хорошая доза ревности и жестокая мачеха, — перечислила Хейверс, когда Линли закончил. Она взглянула на часы. — И это только за шестнадцать часов самостоятельной работы. Вы уверены, что я вам нужна, инспектор?

— Не сомневаюсь. Вы лучше меня можете сойти за студентку. Думаю, дело в одежде. — Он открыл дверь, ведущую на лестницу в крыле здания. — Второй этаж, — сказал Линли и вытащил из кармана ключ.

Еще на первом этаже они услышали музыку. С каждой ступенькой она звучала все громче. Приглушенный стон саксофона, ответный звук кларнета. Джаз Миранды Уэбберли. В коридоре второго этажа детективы услышали звуки трубы: Миранда пыталась вторить великим музыкантам.

— Это здесь, — сказал Линли и отпер дверь.

В отличие от Миранды у Елены Уивер была только одна комната, окнами выходящая на желтовато-коричневую кирпичную террасу Норт-корта. И также в отличие от комнаты Миранды, в жилище Елены царил беспорядок. Раскрытые шкафы и ящики, две зажженные лампы, разбросанные на столе книги — их страницы зашелестели от легкого сквозняка, когда открыли дверь. На полу горкой лежали зеленый халат, синие джинсы, черная кофта и комок грязного нижнего белья.

Было жарко и душно; в воздухе стоял тяжелый запах нестираной одежды. Линли подошел к столу и открыл окно, пока Хейверс снимала пальто и шарфы, складывая их на кровати. Она подошла к встроенному в стену камину в углу комнаты, на котором в ряд стояли фарфоровые единороги. Над ними колыхались плакаты с изображением все тех же единорогов и одной девушки.

Линли заглянул в платяной шкаф, полный пестрой блестящей и обтягивающей одежды. Странное исключение представляли аккуратные твидовые брюки и цветастое платье с красивым кружевным воротничком, висящие отдельно.

Хейверс подошла к нему. Молча принялась рассматривать одежду.

— Лучше сложить все, чтобы можно было сличить с волокнами, которые эксперты найдут на ее костюме, — сказала Хейверс. — Наверняка она хранила его здесь. — Она начала снимать одежду с вешалок. — Странно, не правда ли?

— Что именно?

Хейверс указала на платье и брюки, висевшие с краю:

— Какая часть Елены участвовала в этом маскараде, инспектор? Женщина-вамп в блестящем или ангел в кружевах?

— Возможно, обе. — На столе Линли увидел большой ежедневник, служивший одновременно записной книжкой, и отодвинул в сторону учебники и тетради, чтобы получше разглядеть его. — Похоже, нам улыбнулась удача, Хейверс.

Сержант запихивала одежду в пластиковый мешок, который достала из своей сумки.

— Какая именно?

— Ежедневник. Она не отрывала прожитые месяцы, а просто переворачивала их.

— Одно очко в нашу пользу.

— Похоже. — Линли достал очки из нагрудного кармана пиджака.

Первые шесть месяцев в ежедневнике представляли собой последние две трети первого года Елены в университете, весенний и пасхальный триместры. Большая часть ее записей была понятна. Лекции были обозначены по темам: от Чосера в десять часов каждую среду до Спенсера в одиннадцать на следующий день. Регулярно попадались имена старших преподавателей, с которыми она встречалась; фамилия Торсон повторялась в одно и то же время каждую неделю пасхального триместра. Другие записи давали более ясное представление о жизни погибшей девушки. «Глухие студенты» постоянно появлялись с января по май, говоря о следовании по меньшей мере одному условию, поставленному старшим руководителем Елены, наставниками и Теренсом Каффом. Часто упоминаемые «Заяц и собаки» и «Искать и стрелять» предполагали, что Елена состояла еще в двух университетских обществах. И слово «отец», щедро разбросанное по каждой странице, свидетельствовало о большом количестве времени, проведенном ею с отцом и его женой. Ничто не указывало на то, что Елена виделась с матерью в Лондоне между каникулами.

— Ну? — спросила Хейверс, пока Линли рассматривал ежедневник. Она подобрала последнюю вещь с пола, сунула в мешок, завязала его и написала на ярлычке несколько слов.

— Все вполне ясно, — ответил Линли, — кроме… Хейверс, скажите мне, что вы об этом думаете? — Когда она подошла к столу, он указал на символ, который Елена постоянно рисовала в ежедневнике, простое карандашное изображение рыбы. Впервые оно появилось восемнадцатого января и регулярно повторялось три или четыре раза в неделю, обычно в рабочие дни, иногда по субботам и очень редко по воскресеньям.

Хейверс склонилась над ежедневником. Бросила мешок с одеждой на пол.

— Похоже на христианский символ, — наконец сказала она. — Возможно, она решила заново родиться.

— Не слишком ли быстрое раскаяние в грехах? — отозвался Линли. — Университет хотел, чтобы она состояла в «Глухих студентах», но никто и слова не сказал о религии.

— Может быть, она не хотела, чтобы кто-нибудь узнал.

— Это очевидно. Она не хотела, чтобы кто-то узнал что-то. Только я не уверен, что это имеет отношение к обретению Бога.

Похоже, Хейверс пришла в голову другая идея.

— Она ведь занималась бегом? Может быть, это диета. Это дни, когда она ела рыбу. Полезно для кровяного давления, для снижения холестерина, для чего еще? Мышечный тонус, к примеру. Но она и так была худенькой, об этом можно судить по размеру ее одежды, поэтому она не хотела, чтобы кто-нибудь узнал.

— Дело шло к анорексии?

— Мне это кажется вероятным. Вес. Это единственное, что она, находясь под жестким надзором, могла контролировать сама.

— Но тогда ей приходилось бы готовить рыбу в подсобной комнате, — сказал Линли. — Естественно, Рэнди заметила бы и сказала мне. К тому же разве анорексики не отказываются от любой еды?

— Ладно. Тогда это символ общества. Подпольной группы, которая занимается какой-нибудь пакостью. Наркотиками, алкоголем, продажей секретной информации. В конце концов, это же Кембридж, колыбель самой известной группы предателей. Может, Елене вдумалось пойти по их стопам. А рыба, вероятно, акроним общества, в которое она вступила.