Ради Елены - Элизабет Джордж

Линли вышел через ворота на Тринити-лейн. Теренс Кафф благоразумно позаботился о том, чтобы комнаты, предназначенные для посетителей, располагались в Сент-Стивенз-корте, который вместе с Айви-кортом был отделен от остального колледжа узкой аллеей. Там не было ни смотрителя, ни сторожки, поэтому он не запирался по ночам, предоставляя гостям большую свободу передвижения, чем младшим студентам колледжа.

Эта часть колледжа отделялась от улицы простой кованой железной оградой, разбегавшейся в две стороны от церкви Сент-Стивенз. Эта громада из булыжника была одной из первых приходских Церквей в Кембридже, и ее угловые камни, опоры и норманнская башня странно не вязались с аккуратным полукружием стоявшего за ней эдвардианского строения.

Линли распахнул железные ворота. Внутренняя ограда определяла границы церковного двора.

Могилы были тускло освещены светом из окон подвального помещения, в полосах которого трепетали слабыми, промокшими от тумана крылышками мотыльки. Туман еще более сгустился за то время, что Линли провел у Миранды, и странным образом преобразил саркофаги, надгробные плиты, могилы, кусты и деревья и бесцветные силуэты на медленно колышущемся мглистом фоне. У железной ограды, отделяющей Сент-Стивенз-корт от церкви, стояла сотня или больше велосипедов с блестящими, скользкими от влаги рулями.

Пройдя мимо, Линли направился к Айви-корту, где сторож еще раньше показал ему комнату на лестничной клетке верхнего этажа. В самом здании царила тишина. Эти комнаты, говорил сторож, использовались только старшими сотрудниками колледжа. Здесь были кабинеты и конференц-залы, где проходили встречи со студентами, комнаты смотрителей и комнаты с кроватями для ночлега. Поскольку бульшая часть сотрудников жила вне колледжа, ночами здание почти пустовало.

Комната Линли располагалась в одном из голландских фронтонов и окнами выходила на Айви-корт и кладбище Сент-Стивенз. Коричневые ковровые квадраты на полу, грязноватые желтые стены и выцветшие занавески не способствовали хорошему настроению. Похоже, в Сент-Стивензе не заботились о том, чтобы у кого-то возникло желание подольше у них погостить.

Когда провожавший его сюда сторож ушел, Линли внимательно изучил комнату, провел рукой по пропахшему затхлостью креслу, открыл комод, пробежал пальцами по пустым книжным полкам на стене. Он пустил воду в раковину. Проверил на прочность единственный стальной крючок для одежды в шкафу. Подумал об Оксфорде.

Комната была другой, но ощущение тем же самым, как будто перед ним лежал целый мир, раскрывая свои тайны, но еще не обещая исполнения всех желаний. Счастье относительной анонимности наполняло Линли таким чувством, словно он заново родился. Пустые полки, голые стены, ящики, в которых ничего не лежало. Здесь, думал Линли, он оставит свой след. Никому нет дела до его титула и происхождения, до его тоски. В Оксфорде чужие родители никого не интересовали. Там он надеялся, что освободится от прошлого.

Линли усмехнулся, вспомнив, как ревностно он цеплялся за эту последнюю юношескую веру. Он представлял свое радужное будущее, в котором не будет места ничему тому, что привело его туда. «Как нам хочется избавиться от оскомины, которую набили наши отцы, поедавшие кислый виноград», — подумал он.

Чемодан Линли по-прежнему стоял на столе в угловом выступе. Ему понадобилось менее пяти минут, чтобы разобрать вещи, после чего он сел, ощущая прохладу, царящую в комнате, и безудержное желание оказаться в другом месте. Он попытался отвлечься написанием отчета о первом дне работы, который будет, как обычно, закончен сержантом Хейверс, но за который он сейчас автоматически взялся, благодарный за возможность избавиться от мыслей о Хелен хотя бы на час.

— Вам звонили, — сказал сторож, проходя по зданию.

«Она позвонила, — подумал Линли. — Гарри вернулся домой». И его настроение резко поднялось, но через минуту вновь упало, когда сторож передал ему сообщение. «Суперинтендант Дэниел Шихан из кембриджской полиции встретится с ним в половине девятого утра».

От Хелен ничего не было.

Линли упорно писал, заполняя страницу за страницей подробностями своей встречи с Теренсом Каффом, впечатлениями от беседы с Энтони и Джастин Уиверами, описанием текстофона и его возможностей, фактами, которые ему удалось вытянуть из Миранды Уэбберли. Так он пытался уйти от мыслей о Хелен. Однако в конце концов эта попытка окончилась неудачей. После почти часа беспрерывного писания Линли отложил ручку, снял очки, протер глаза и тут же снова вспомнил.

Он почувствовал, как быстро приближается граница, за которой закончится его дружба с ней. Ей нужно было время. Он предоставлял его ей, месяц за месяцем, уверенный, что любое неосторожное движение с его стороны приведет к тому, что он потеряет ее навсегда. Насколько это возможно, Линли старался превратиться в мужчину, который когда-то смеялся вместе с ней, обычного друга, готового на любую безумную авантюру, которая ей придет в голову, от полета на воздушном шаре над Луарой до похода в пещеру в Баррене, — ему море было по колено, если она находилась рядом. Но с каждым днем Линли становилось все труднее притворяться, что он испытывает к ней исключительно братские чувства. Слова «я тебя люблю» быстро превращались в своего рода перчатку, которую он все время бросал к ее ногам, требуя вознаграждения, с которым она не торопилась.

Хелен продолжала встречаться с другими мужчинами. Она никогда прямо не говорила об этом Линли, но он интуитивно это чувствовал. Он читал это в ее глазах, когда она рассказывала о недавно виденной пьесе, вечеринке или выставке, на которой побывала. И в то время, как он искал общества других женщин, чтобы хоть на минуту забыть о Хелен, он не мог изгнать ее образ из сердца и оборвать нить, привязывавшую его к ней. Обнимая любовниц, он закрывал глаза, представляя на их месте Хелен, слыша ее голос, чувствуя прикосновения ее рук, ощущая ее чудесные поцелуи. И не один раз он вскрикивал от счастья, испытывая небывалое чувство свободы, чтобы в следующее мгновение вернуться к реальности. Теперь он жаждал не удовольствий, а любви. Любви Хелен.

Нервы Линли были на пределе. Ноги и руки ныли. Он отодвинулся от стола и подошел к раковине, плеснул в лицо горсть воды и неприязненно посмотрел на себя в зеркало.

Кембридж будет их полем битвы, решил он. Не важно, победит он или проиграет, но это случится здесь.

Вернувшись к столу, Линли пробежал взглядом страницы, но слова не доходили до его сознания. Он закрыл блокнот и отодвинул его в сторону.

Внезапно воздух в комнате стал тяжелым от смешанных запахов свежего дезинфицирующего средства и застарелого табачного дыма. Он словно давил. Линли перегнулся через стол, настежь распахнул окно, чтобы сырой ночной воздух повеял ему в лицо. С кладбища, наполовину скрытого туманом, доносился слабый, свежий аромат сосновой хвои. Земля была усыпана опавшими иглами, и, вдохнув их запах, Линли почти ощутил их под ногами.

Его внимание привлекло какое-то движение у ограды. Сначала он подумал, что это колышется уносимый ветром туман. Но потом Линли увидел, как из тени хвойных деревьев выступила фигура и стала осторожно пробираться между стоявшими у церковной ограды велосипедами, подняв голову и рассматривая окна с восточной стороны здания. Линли не мог рассмотреть, кто это: мужчина или женщина, и когда он выключил настольную лампу, человек застыл на месте, словно на расстоянии двадцати ярдов интуитивно почувствовав, что за ним наблюдают. Потом Линли услышал на Тринити-лейн звук заводимого автомобильного двигателя. Чьи-то голоса со смехом желали друг другу спокойной ночи. В ответ радостно прозвучал автомобильный гудок. Визжа тормозами, машина с ревом умчалась прочь. Голоса постепенно затихли вдали, и фигура внизу снова пришла в движение.