Оттенки страсти - Барбара Картленд

– Тогда потанцуем? Не возражаешь, старина? – проговорил Алек и, не дожидаясь согласия, повел даму на средину площадки. Каткарт вымученно улыбнулся в ответ, изо всех сил стараясь соблюсти приличия.

«У парня девчонок больше, чем галош в обувной лавке», – взвыл оркестр знакомую мелодию. И Алек легко и уверенно закружил ее по паркету. Мона же, двигаясь в такт партнеру, подумала, насколько слова этой песенки верны применительно уже к самому Алеку. А он хорошо танцует, мысленно похвалила она Алека и неожиданно улыбнулась ему. Но улыбка тут же сбежала с ее лица, встретив его холодно-враждебный взгляд.

– Почему ты не дала мне знать, что приехала? – поинтересовался он почти грубо.

– А должна была? – парировала она и тут же постаралась смягчить свою колкость. – Я ведь сказала уже, что приехала только сегодня утром. А мама затеяла дома у нас какой-то дурацкий прием. Скучища смертная! И вот этот джентльмен… мистер… пригласил меня сюда.

– Каткарт – просто набитый дурак! Тебе здесь совсем не место!

Его властный тон больно задел самолюбие Моны.

– Я сама в состоянии решить, где мне место, а где – нет! – вспылила она и слабо вскрикнула. Потому что Алек сжал ее запястье с такой силой, что у нее перехватило дыхание.

– Здесь тебе позволительно бывать только в моем обществе, Ундина!

Его грубость ошеломила Мону. А он, оказывается, может быть и жестоким, с удивлением поняла она. Вполне возможно, твердая челюсть – вовсе не признак целеустремленности и решительности, как ей то показалось ранее. Скорее всего, это знак жестокой брутальности, которая присуща его натуре. Между тем настроение Алека снова изменилось. Было впечатление, что он уже наказал свою жертву, а теперь готов снизойти до нее и даже простить. Взгляд его бездонных глаз снова стал непроницаемым, а в голосе послышались знакомые Моне насмешливые нотки.

– Итак, сегодня перед нами предстала новая Ундина. Наша русалочка подрастеряла кое-что из своей сказочной таинственности. Принцесса грез уже не кажется такой недосягаемой, как в лунные летние ночи и в знойные часы сиесты. Пытаешься откусить от запретного плода, Ундина? Испытываешь на прочность свою нравственность, да?

Последние слова прозвучали почти ласково, и Мона почувствовала, как все ее существо снова охватывает непонятный озноб. За последние месяцы она уже успела забыть состояние, которое пережила в момент первой встречи с Алеком в ту ночь на балу. И вот, оказывается, ничего не изменилось: все то же странное волнение и полнейшая беспомощность в попытках противостоять его искусительным чарам.

– Нет! – проговорила она, слегка задыхаясь и чувствуя, что голос отказывает ей. – Просто наблюдаю за тем, как это делают другие.

– Наблюдаешь и завидуешь, не так ли? – сардонически усмехнулся Алек. – Наша крошка Ева все еще никак не решится сорвать яблочко с дерева. Зато с удовольствием смотрит, как это делают более отважные герои. Браво! Но, в конце концов, и ты сорвешь свое яблочко!

Последние слова Алек произнес неожиданно серьезным тоном, без тени насмешки. И ответ Моны тоже прозвучал серьезно, почти как вызов.

– Нет, Алек! Я ничего не стану рвать! Более того, я не испытываю ни малейшего желания рвать запретные плоды.

– Даже так? – криво усмехнулся Алек и еще сильнее сжал запястье Моны. И в ту же минуту в душу ей закралось сомнение. А почему она так уверена в себе? Ей захотелось весело расхохотаться ему в лицо, сказать беззаботным тоном, что все его подозрения и намеки не просто беспочвенны, они нелепы, выпалить ему все это и тотчас же уехать. Уйти, чтобы не видеть его и снова оказаться в полной безопасности. Но с каким-то странным чувством униженности она понимала, что не сделает ни того, ни другого. Она лишь отвела глаза в сторону и храбро солгала в ответ.

– Да, так! Ни малейшего!

Последняя реплика, впрочем, прозвучала не очень убедительно, и Алек не преминул тут же отреагировать на нее.

– Наша маленькая фантазерка и мечтательница с открытым забралом вступила в бой с суровой действительностью. Посмотрим, что из этого получится.

Мона почувствовала себя крохотной птичкой, запертой в клетке. И что толку отчаянно биться крыльями о железные прутья, подумала она с тоской, все равно ведь ей не вырваться на свободу. А чтобы она не металась понапрасну, чья-то невидимая рука накинула на клетку сверху еще и кусок ткани, и сразу же стало темно.

– Мой спутник ждет меня, Алек!

– Я не могу отпустить тебя просто так, Ундина. Мы еще ни о чем толком не поговорили. Знаешь, что! – Алек извлек из кармана жилетки дорогие часы в платиновом корпусе. – Еще совсем рано. Только половина третьего. Пусть Каткарт отвезет тебя домой, а минут через пятнадцать я за тобой заеду. Посидим… поболтаем… обещаю, мы не станем засиживаться до утра. Соглашайся, Ундина, пожалуйста!

Ну, как можно отказать Алеку, когда он так просит? Так просит! Французская кровь делала его поистине неотразимым. Какая женщина способна устоять перед таким напором галантной страсти?

– Ведь тебе же самой этого хочется, Ундина! Зачем отказывать себе в невинном удовольствии? Право же, это глупо! – он внимательно следил за тем, как бьется тоненькая жилка на ее белоснежной шее. Вот она опустила тяжелые ресницы, и густая тень легла на щеки. Потом снова подняла глаза. – Я прошу тебя, дорогая!

В самом деле! Что предосудительного в том, что она немного поболтает с Алеком, задалась Мона резонным вопросом, словно пытаясь заглушить голос совести. Ведь они же – родня. Так чего ей бояться?

– Хорошо, Алек! – сдалась она, наконец, и увидела торжествующие огоньки в его глазах. Он победил!

– Да благословят тебя небеса, моя Ундина!

К ним приближался Каткарт, и Алек предпочел без лишних слов раствориться в толпе.

– Отвезите меня, пожалуйста, домой! – как можно любезнее попросила Мона своего кавалера

– Уже? Так рано? Какая жалость! – расстроился тот, совсем как мальчишка.

Всю дорогу она молчала, зато ее спутник не умолкал ни на минуту. Он уже успел выяснить, кто такая на самом деле его дама, и сейчас пытался изо всех сил загладить вину за нелестные высказывания по поводу приема, устроенного ее матушкой.

– Пустяки! – успокоила его Мона. – Я и сама терпеть не могу все эти посиделки!

Она поблагодарила его за прекрасный вечер, а он стал упрашивать ее пообедать с ним, или позавтракать, или на худой конец просто попить чаю в какой-нибудь из ближайших дней. В любое время, какое ей удобно. Мона остановила свой выбор на чаепитии, и юноша тут же просиял.

– Отлично! Завтра в половине пятого я жду вас у Клариджа! Спокойной ночи, моя принцесса грез!

– Спокойной ночи, мой кавалер роз! – отшутилась Мона и скрылась в холле. Она глянула на часы. До предполагаемого приезда Алека оставалось еще минут пять. Она бегом поднялась к себе в спальню. Камин уже догорал. Последние уголья отбрасывали слабые всполохи, и они скользили по потолку и по стенам, выхватывая из темноты белый атлас ночной сорочки, лежавшей на кресле. А рядом с кроватью ее дожидались изящные шлепанцы, отороченные мехом. Она включила свет и, усевшись перед трельяжем, стала внимательно разглядывать себя в зеркале. Глаза горят, щеки пылают, ярко-алые губы полураскрыты, словно в ожидании поцелуя. Так это и есть она, теперешняя Мона? Куда подевалась эфемерная бледность лица, делавшая его похожим на лик мадонны? И мечтательно задумчивый взгляд, он ведь тоже исчез бесследно!