Неуловимая наследница - Ольга Покровская

– Послушайте, – перебила она продолжавшего придирчиво высчитывать, сколько же за все эти годы было передано ей средств, Пороха. – Эти люди, которые на меня напали… Их послали органы? Или кто-то из давних конкурентов отца?

Порох в ответ развел руками.

– А кто знает? И те, и те могли. Ты выросла, девочка. А у Фараона было много секретов. Всем теперь интересно до них докопаться.

– Но я ничего не знаю… – протянула Оля и сжала руками виски.

Что теперь делать, как разобраться во всей обрушившейся на ее голову информации, было непонятно. В одно мгновение вся жизнь перевернулась с ног на голову. Родители оказались не родителями, выбранная профессия стала недоступна, а страшное воспоминание из детства, которое она привыкла считать трагической случайностью, как теперь оказалось, имело определяющее значение в ее судьбе. А кроме всего прочего, получалось, что некие силы теперь имеют на нее свои планы, которые с ней самой согласовывать никто и не думает.

Так. Нужно успокоиться.

Оля постаралась выровнять дыхание, как делала всегда, готовясь стрелять. Вдох – выдох, вдох – выдох. Ровно, плавно, без рывков. Точно и четко. Она все сможет, она сумеет разобраться. Пусть все перевернулось, но она выстоит и научится жить в новой реальности.

– Откуда вы все это так хорошо знаете? – спросила она, цепко глянув на Пороха.

– Так ведь мы с твоим отцом, с Фараоном, старые кореша были, – как будто даже изумился Порох. – Еще в конце семидесятых познакомились, когда погранцами в Туркмении служили, на границе с Афганом. В особой роте, не где-нибудь. Там он себя и проявил. Ух, стрелял. Никто с ним меткостью сравниться не мог. Да, было время… – вздохнул дядя Слава. – А потом вон она, как судьба-то повернулась.

– Так мой отец был военным? – спросила Оля. – Зачем же он после подался в киллеры?

– Это уж я не знаю, – развел руками Порох. – Разметало нас… Только когда мы снова с ним встретились, он уж форму-то снял, да и я тоже. Время такое было, Оленька, все крутились, выживали, как могли.

– А эти трое, которые убили его и… маму, – с трудом сглотнув, все же выговорила Оля. – Их вы знали? Где они сейчас?

– Знал… Так ведь сколько лет прошло, – отозвался Порох. – Кто уже на легальный бизнес вышел и за бугор свалил, кто куда. Один, правда, до сих пор тут, в Москве, ошивается – Кузнецов Виталий Андреевич, по кличке Рябой. Может, помнишь его? Рожа такая, изъеденная…

– Помню, – прошептала Оля.

В памяти всплыло узкое лицо, худые щеки в оспинах, мрачный тяжелый взгляд. Вспомнилось, как опрокинутый на пол Сергей, хрипя, пытался вытащить из внутреннего кармана пистолет. И как этот, Рябой, навалился на него, выкрутил руку, а пистолет отшвырнул в угол носком ботинка.

– Ну вот, теперь он предприниматель, сеть цветочных магазинов у него, – продолжал рассказывать Порох. – «Азалия», что ли. Или «Магнолия»… Прям солидным человеком заделался, охотой увлекается. Только пострелять по старой памяти ездит. Знаешь, боевой тир на «Динамо»…

Оля отрешенно слушала его. А перед глазами вставала картинка, как она направит дуло в уродливое лицо Рябого. Как успеет уловить ужас в глазах, панику, острое желание жить, а потом нажмет на спуск и превратит его голову в кровавое месиво. За все. За собственное искалеченное детство. За Фараона. За… маму.

Это был пока не план, не сложившееся намерение. Так, фантазия, дающая силы пережить то, что рассказал ей Порох. И все же в голове уже мелькало: только подождать, пока плечо заживет, с раненым плечом не выйдет. И Машка… Главное, чтобы Машка за ней не увязалась. А ведь увяжется, точно увяжется…

– Остальные двое уже не в России, – продолжал тем временем Порох.

И Оля снова перебила его.

– Хорошо, это исполнители. А кто стоял за ними, вы знаете?

– Откуда? – развел руками Прохор. – Это копать надо, искать. Говорю же тебе, его многие убрать хотели. Снайпер был от бога, еще в армии себя проявил, потому и подался потом на военную службу. Не человек, машина для убийства. Как с таким талантом не нажить себе врагов.

– Котова! – взвизгнула внезапно высунувшаяся в коридор медсестра. – Ты почему еще не в постели? Режим не для тебя существует? Десятый час…

И навязчивые картинки, всплывавшие в воображении, рассеялись. Снова проявился из пустоты длинный больничный коридор, белый свет зудящих над головой ламп, кипа карт на столе сестринского поста.

– Прощения просим, – поднялся на ноги Порох.

А Оля коротко буркнула:

– Иду, – и снова обернулась к своему гостю.

– Ты, Оленька, главное, выздоравливай, – тепло сказал тот и даже слегка погладил Олю по щеке костлявыми пальцами. – Мы с тобой после еще поговорим.

Он развернулся и, ссутулив плечи, быстро пошел прочь по коридору.

* * *

Оля сама не знала, для чего решила разыскать Виталия Кузнецова по кличке Рябой. Просто слова Пороха засели в голове, крутились там навязчивой песенкой: «Азалия, магнолия… Сеть цветочных магазинов… Тир на «Динамо». Что она станет делать, когда найдет его, Оля пока не думала. Но эта была простая и понятная цель в расползавшейся по швам жизни.

В жизни, где тренер, в очередной раз навестивший ее в больнице и переговоривший с лечащим врачом, пряча глаза, объявил ей, что профессиональный спорт отныне для нее закрыт.

– Не опускай руки, Оленька, – мямлил он. – Это не конец света. Можно в институт физкультуры, потом тренером… Место я тебе найду, перспективное…

Оля в ответ молчала и разглядывала облупившуюся краску на стене палаты. Со спортом покончено, это было ясно. Не будет больше заснеженного леса, зовущей вперед голубоватой лыжни, уверенной силы рук, вскидывающих спортивную винтовку. Не будет олимпиад и медалей. Все. Эта часть жизни завершилась. Значит, нечего и плакать.

Теперь оставалось только разобраться с еще одной перевернувшейся с ног на голову ее частью – с мамой Людой и отчимом Петей. Порой Оле этот поворот казался даже забавным. Сколько раз в детстве она, несправедливо обиженная, запертая в комнате, избитая, голодная, воображала себя принцессой, которую держит в заточении злая мачеха. Сколько раз фантазировала, что Людмила – не ее настоящая мать, что она несчастный подкидыш, на котором все отыгрываются. И столько же раз твердила себе: «Глупости! Перестань верить в сказки!» Теперь же, когда фантазии оказались реальностью, оказалось, что от этого знания к прежней жизни вернуться будет уже невозможно. А как сложится другая, новая, пока было непонятно.

Олю выписали из больницы в начале января. Вернуться домой – в ту квартиру, которую привыкла считать домом, – она уже не могла. И все же зайти, чтобы расставить точки над «и», стоило.

Дверь ей открыл отчим. Оля, пока ехала из больницы домой, старалась взять себя в руки, успокоить полыхавший в душе после разговора с дядей Славой пожар. Теперь же, увидев перед собой ненавистного Петю, взрослого мужика, который столько лет издевался над ней, орал, оскорблял, порол и отвешивал пощечины, запирал в комнате и морил голодом, вдруг как-то резко успокоилась. До сих пор она еще не испытывала такого состояния – все человеческие чувства словно разом отключились, осталась только холодная, ясная в сознании собственной правоты ненависть и бешеная энергия.