Манящий запах жареной картошки - Ирина Степановская

Татьяна делала вид, что читала книгу, но на самом деле рассматривала ползущую по странице букашку и думала о том, что скоро закончится отпуск Сергея и они вернутся домой. Ей не хотелось домой. Ей до смерти надоело быть дома, Ей хотелось, как другим женщинам, с неудовольствием слышать по утрам звон будильника, торопливо на ходу выпивать чашечку кофе, краситься, брызгать прическу лаком, ругаться на плохую погоду, вдевая руки в рукава плаща, проверять, на месте ли ключи и расческа, и бежать к автобусной остановке под дождем, вспоминая приятное или неприятное, что произошло прошлым днем на работе. Вместо этого каждый день она вставала не очень рано, мыла, одевала, кормила своего мальчика, меняла постель, со страшным грохотом спускала коляску со ступеней неприспособленного подъезда и совершала привычный поход за продуктами, всегда по одним и тем же местам, наиболее приспособленным для передвижения с инвалидной коляской. Когда погода была плохая, ребенок не хотел сидеть в коляске, он страшно кричал и метался, махал кулаками, закидывал голову и синел. В эти дни она оставалась дома. Ей опротивела ее жизнь. Ей надоело делать спокойное лицо. И не было выхода. Ее стал ужасно раздражать муж. Да, он работал много, целыми днями, чтобы по крайней мере они не нуждались в необходимом. Но он не сидел дома. Не видел родное и безумное лицо. Он мог ходить, ездить, разговаривать с другими людьми. Она пробовала нанять к мальчику няню. Никто не выдерживал дольше двух дней. Ей ничего не оставалось делать, как смириться и терпеть. Она не могла только понять — почему? Они с Сергеем были молодые, здоровые, непьющие люди. Она состояла на учете в женской консультации, и никто никогда не высказывал даже предположения, что ребенок у них будет больной. Когда в роддоме ей рассказали, что ее ждет, и предложили оставить ребенка, она не поверила и в ужасе отказалась. Надежда пропала к третьему году его жизни. К врачам больше она не ходила.

Отпуск заканчивался через два дня.

Сергей видел, что мальчик уселся у самой воды. Он сам был неподалеку и наблюдал за ним. Волны подкатывались к маленьким белым подошвам и щекотали их. Мальчик нелепо дергал ручонками, валился то на один бок, то на другой и тонко смеялся. Вода была теплая, солнце пекло, и напористое движение волн веселило его. Постепенно волны затягивали. Он был в море уже по пояс, вода поднимала и перевертывала его, и это веселило мальчика еще больше.

Сергей плохо плавал. В городке, где он вырос, не было ни реки, ни бассейна, и он побаивался воды. Шторм немного стихал, и только отдельные волны захлестывали причал.

«Шибанет еще головой прямо о камни!» — думал он, наблюдая за смеющимся сыном, но продолжал сидеть в каком-то странном оцепенении, не делая по направлению к нему даже шага.

«Он не почувствует страха, он обожает, когда его качают», — какие-то дурацкие, странные мысли завертелись у него в голове. Сергей хорошо помнил, как первые месяцы после рождения они с женой по ночам по очереди укачивали ребенка. Он мог спать только во время качки, да еще странно мотал головой из стороны в сторону. Они сделали ему специальный гамак типа люльки и ночи напролет качали его руками, а иногда и ногами. Очень хотелось спать, а ребенок кричал, страшно закатываясь. Они в ужасе вызывали «скорую помощь», ребенку давали кислород, ставили снотворный укол, а потом он был месяцами на сильнодействующих лекарствах. Качку он обожал до сих пор. Сергей никогда не говорил об этом с Татьяной, но знал — с рождением этого ребенка, казалось бы, прочный мир у них под ногами перевернулся и никак не мог встать на свое место.

Сергей смотрел в море, но боковым зрением видел сына. Ноги мальчика уже не стояли на берегу. Они и не могли бы удержать тело под напором таких волн. Ребенка раскачивало сильнее. Это приводило его в восторг. Рот его был широко раскрыт, голова запрокидывалась, голубые глаза, как всегда, были совершенно безумны. Он не понимал ни что такое жизнь, ни что такое смерть.

— Он сейчас захлебнется! — в ужасе сказала Лариса. — Почему отец медлит? Надо кричать! — Она вопросительно повернула к мужу лицо.

— Не вмешивайся! И не смотри! — Он взял ее за руку и отвернул в сторону гор.

— Ты что, хочешь, чтоб он убил его?

— Мы не имеем права вмешиваться, — тихо, но твердо сказал муж.

— Но почему?

— Не понимаешь?

Она замолчала и отвернулась. А он видел, как с моря издалека приближалась огромная волна. С берега донесся многократно возросший визг ожидания. Он не выдержал, посмотрел на ребенка. Тот не видел волны, и даже если бы и увидел, не смог бы правильно оценить ее мощь, как не смог бы уже выбраться на берег самостоятельно. Волна непременно разбила бы его. Отец сидел неподвижно. Он будто оцепенел. Он любил жену. Он хотел все взять на себя.

Лариса не выдержала. Вырвавшись из рук мужа, путаясь в незастегнутых босоножках, она побежала по ступенькам вниз, к морю.

Отвлеченная от раздумий визгом толпы, на море посмотрела Татьяна. Волна поднялась над морем и шла к пляжу огромной стеной, грозя смести все и всех на своем пути. Многие в страхе бежали от нее к берегу. Матери тащили детей. Бежать по гальке в воде было неудобно, и люди падали в море, откатываясь с предыдущей волной назад. Крики и шум возросли многократно. Татьяна вскочила.

— Что же ты, блин, сидишь, смотришь? — в возмущении и отчаянии закричала она, но ее голос покрыл шум волны.

Сергей схватил ее за руку.

— Один момент, и он ничего не поймет, — беззвучно прошептали его бледные губы, но Татьяне некогда было разбирать, что он говорил. Огромная волна поднялась над людьми, над волнорезами, над далеким причалом и разверзла свою серовато-синюю пасть. С легкостью она взметнула ребенка над своим хребтом, и Татьяна с ужасом увидела высоко над пляжем светловолосую смеющуюся головку. Ребенку очень понравилось, что он вознесся так высоко. Он смеялся, но смех его в шуме и грохоте был, конечно, не слышен. Сергей сжал челюсти и закрыл глаза. Через секунду все было бы кончено. Но Таня даже не поняла, как она оказалась в море. Изловчившись, невероятным усилием пробившись сквозь толщу воды, она подалась вперед, оказалась в волне и схватила ребенка в тот момент, когда их обоих уже подхватила и понесла страшная сила. Сергей, Лариса, ее муж и другие люди уже бежали по направлению к ним. Их вытащили на берег. Татьяна была без сознания, но ребенок не пострадал. Какое-то время Тане не могли разжать руки, так крепко прижимала она сына к груди. Но кто-то принес из медпункта нашатырный спирт, ей растерли виски, влили капель, и через несколько минут она говорила, что все с ней в порядке. Ребенок сидел на своем месте среди камней и безудержно смеялся. Сергей вытирал ему лицо и давал с ложечки розовое питье.

Лариса сидела на камнях парапета, повернувшись спиной к пляжу, и плакала.

— Ну, будет, будет тебе! — Муж, нагнувшись, застегивал ей босоножки. Она безвольно подставляла ему ноги по очереди и сквозь слезы шептала:

— Зачем я оставила тогда нашего сына в роддоме? Почему ты согласился, почему не остановил меня?

— И что бы было, если бы я тебя остановил? Вот этот кошмар?