Ненавидеть нельзя любить - Ольга Петрова

– Может, не стоит все-таки? А вдруг они нам не поверят? Вдруг догадаются обо всем? – попробовала Ольга отговорить друзей.

– Не-а, можешь не переживать. Хоть родители странно вас с сестрой воспитывали, все же они вполне нормальные люди, – возразил Илья. – А ни одному нормальному человеку мысль о такой афере, что мы затеяли, в голову не придет.

– Умеешь ты успокоить, – сказал Альберт и похлопал друга по плечу.

– Все, ребята, дороги назад нет. Регистрируемся и едем в Армейск пред светлые очи предков.

В голосе Альберта прозвучала такая убежденность в правоте, что Ольга не решилась больше спорить. Сколько она потом ни пыталась вспомнить в подробностях, как проходила регистрация, как они втроем отмечали это странное событие, память отказывалась повиноваться. Выплывали отдельные картинки, кусочки разговоров…

Дорога в Армейск тоже отчего-то не запомнилась, стерлась. Лишь переступив порог родительской квартиры, Ольга словно очнулась. Мама суетилась вокруг них, охала, бесконечно хлопала в ладоши, как ребенок. Отец вышел в коридор, пожал Альберту руку, сухо поздоровался с дочерью и, даже не поцеловав ее, вернулся в зал. Ольга растерянно пожала плечами и виновато взглянула на Альберта, словно оправдывалась в чем-то. Вот видишь, мол, я предупреждала, что нормальной встречи не будет.

Они приехали в восемь вечера, и мама, ожидая их прихода, уже накрыла праздничный стол. Когда все уселись, она, пытаясь сгладить мрачное впечатление, которое производили взоры мужа, произнесла:

– Ну, дети мои, то есть наши, поздравляем вас. Будьте счастливы!

Было видно, что ей очень хочется сказать длинный красивый тост, но она побаивается еще больше рассердить подполковника Русанова, восседающего на месте хозяина во главе стола. Все выпили шампанского, Ольга слегка пригубила и отставила бокал.

Неожиданно заговорил отец, недобрым взглядом проследивший за ее действием.

– То, что ты учишься на врача, хорошо, – обратился он к Альберту, – но как ты-то, взрослый мужик, мог допустить подобный позор, не понимаю! Две дочки собрались замуж и обе брюхатые. Стыдоба!

– Что ты такое, Сашенька, говоришь, – вступилась мать, – это же счастье, сразу двоих внуков нянчить будем.

– Рано меня в деды записали, – не унимался глава семьи. – Те хоть свадьбу играть затеяли, а вы вообще самовольничаете. Как людям в глаза смотреть!

– Папа, может, не будешь нотации читать? – попросила Ольга. – Мы сегодня были на занятиях, потом дорога. Дай поесть спокойно.

– Какое ты право имеешь перебивать меня! – Подполковник вскочил и начал бегать из угла в угол. – Совести у тебя нет! Опозорила отца, теперь еще рот затыкаешь!

– Извините меня, Александр Викторович, что вмешиваюсь, но мне не нравится, что вы кричите на мою беременную жену.

Говоря это, Альберт спокойно резал у себя в тарелке отбивную, которую потом щедро залил аджикой домашнего приготовления и наконец поднял глаза на тестя.

– Не вижу причин для позора, как не пытаюсь вас понять. Ваша двадцатилетняя дочь вышла замуж за вполне приличного молодого человека, будущего врача, ростовчанина к тому же. Думаю, что ее родителей это не должно огорчать. А то, что Ольга ждет ребенка и вовсе большая радость, поскольку бездетность – огромная проблема в современном обществе.

Сказав это, Альберт тут же переключил внимание на свою тарелку. Женщины, сидевшие за столом, замерли. Они-то знали, что Русанову нельзя перечить.

Как только заговорил его новоиспеченный зять, подполковник от возмущения побагровел и начал ртом ловить воздух, словно рыба, выброшенная на берег. Когда же Альберт закончил, Русанов молча прошел к выходу, набросил летную куртку и, даже не застегнув ботинок, ушел, громко хлопнув дверью.

– Я тебя предупреждала, – вздохнула Ольга, которой кусок не лез в горло.

– Не переживай, дорогая. Тебе обязательно нужно покушать. Давай я положу тебе вот этот салатик. И вам тоже, Людмила Анатольевна. Вы замечательно готовите. Приятного аппетита, дамы!

Невозмутимый Краснопольский продолжил трапезу.

Мать промолчала и неохотно последовала его совету. Парень ей понравился. Вежливый, интеллигентный. Очень красивый к тому же. Понятно, почему Ольга не устояла. Такой любую сумеет уговорить. Хотя, нужно признаться, смотрит он на ее дочь нежно, с любовью. Вон какой заботливый. Может, и будут счастливы. А отец, что, побегает да перебесится.

Когда убирали со стола, Людмила Анатольевна спросила у дочери:

– Олюшка, ты хоть довольна? Что-то ты больно грустная. Или из-за отца расстроилась? Может, чувствуешь себя плохо?

– Да нет, мама, все в порядке. Что с отцом так получится, я Алика предупреждала. Чувствую себя нормально, просто устала немного, столько навалилось всего, – успокоила Ольга мать.

– А у Диночки токсикоз, мучается бедняжка, – вздохнула горестно Людмила Анатольевна. – Вы с ней не встречались в Ростове?

– Нет, не встречались. И, честно говоря, очень не хочется мне ее видеть, – сухо призналась Ольга. Мать решила не придавать словам дочери значения.

– Диночка завтра утром приедет, на вечер договорились встретиться у Немировских, поговорить о свадьбе, все обсудить.

– Мама, мне это не интересно. У нее теперь своя жизнь, у меня своя. И в моей жизни ей нет места. Пусть будут счастливы, но я о них знать ничего не хочу. – Ольга уже не старалась сдерживаться.

Мать удивилась:

– Да что это с тобой, дочка? Она же твоя сестра, и с Валерой ты дружила так долго.

– Именно поэтому, мама, я и не хочу больше никогда их видеть. Если ты не понимаешь чего-то, просто прими как должное; у меня нет больше сестры. И давай к этому разговору не возвращаться. Все, я устала и хочу спать.

Ольга развернулась и ушла в спальню к Альберту, который рассматривал семейные фотографии, сидя в ее любимом кресле. Она присела рядом на ручку кресла. Альберт взял ее ладонь, слегка сжал, давая понять, что он все слышал.

– Постарайся успокоиться, дорогая! Она пожилой человек, у нее другие взгляды.

Из кухни слышались причитания матери, ее вздохи. Ольга с трудом сдерживала слезы.

– Скажи, Алик, почему так случается, что один из детей чувствует себя в родной семье лишним? Я уверена, что моей сестре никто не будет читать нравоучения по поводу того, что быть беременной в семнадцать лет аморально. Никто даже задумываться не хочет о том, что она собирается замуж за моего жениха. Почему?

Алик слушал, не выпуская ее руки, и разглядывал фотографии. Он остановился на одной, где отец обнимал смеющуюся мать и прижимал к себе двухлетнюю Дину, а пятилетняя Ольга стояла чуть в стороне и улыбалась, взирая на эту семейную идиллию.

– Знаешь, Оля, я думаю, что в вашей семье культивировалось чувство вины перед младшей дочерью. Ждали сына, а родилась девочка, всех постигло разочарование, но ребенок-то не виноват. Вот все и пытались доказать ей свою любовь, не дать почувствовать, что она не была желанной. – Он поднял голову и посмотрел внимательно на расстроенное лицо подруги. – Ведь ты сама взвалила на себя груз придуманной лжи, лишь бы защитить ее от горькой правды о том, что вы одновременно забеременели от одного мужчины. Ты уступила ей своего любимого человека. Не спорь! – остановил он возражения Ольги, которая дернулась от его последних слов, как от удара. – Со стороны все выглядит именно так. А твоя младшая сестра привыкла использовать всеобщее чувство вины себе на пользу. Посмотри, какое у нее самоуверенное, неприятное лицо, даже когда она совсем маленькая. – Ольга склонилась над фотографией, всматриваясь в знакомую мордашку. Потом, вздохнув, пожала плечами: