В поисках солнца - Мария Дмитриевна Берестова

лет и положения. Дело осложнялось ещё и вызывающим разрезом, который частично терялся в юбках — но при своей ловкости Магрэнь особо любила демонстрировать в этот разрез ножку. Повертевшись перед зеркалом, она признала, что, конечно, она несказанно хороша, и каждый встреченный на её пути мужчина просто обязан упасть к её ногам, но, всё-таки, это перебор. Вздохнув, с глубоким внутренним сожалением она искусно скрепила разрез булавками — в спокойном положении теперь и вовсе стало не заметно, что платье имело такую особенность, да и при резком движении можно было не опасаться, что юбки распахнутся слишком откровенно.

Осознание собственной красоты несколько улучшило настроение Магрэнь, и она решила пойти на некоторый компромисс и не оставлять волосы совсем уж распущенными. Сперва она даже была настроена столь благостно, что велела камеристке сделать ей совершенно приличную причёску — забрав все волосы наверх и гладко уложив их. Однако так вид её потерял и дерзость, и вызывающую чувственность — она стала смотреться даже почти по-деловому.

Отпустив камеристку, Магрэнь снова взглянула на себя в зеркало. Постный приличный вид с оттенком усталости — и даже красный цвет платья тут ничего не спасал. Это разозлило Магрэнь, и сперва она просто вытащила из причёски передние пряди.

Те оказались слишком длинными, и в досаде она схватилась за ножницы, но, уже почти щёлкнув ими, передумала.

Скривившись, она распустила волосы, потом собрала верхнюю половину их — вместе с передним прядями — и скрепила всё это на затылке. Так лицо её сделалось совершенно открыто, но оставшиеся за спиной пряди поддерживали в ней ощущение непокорности и бунта.

Совершенно не подходящие ко времени суток вечерние серьги — длинные ленты, сверкающие прозрачными камнями в четыре ряда и свисающие почти до плеч. Никаких колец, браслетов и ожерелий — впрочем, заколка из того же комплекта, что и серьги, дополнила причёску.

Сохраняя чувство меры и вкуса, она слегка припудрилась, слегка подвела глаза — и, не выдержав, пошла вразнос, ярко и вызывающе накрасив губы в тот же алый цвет, каким пылало платье.

Посмотрев на себя внимательно в зеркало, она пришла к выводу, что выглядит как куртизанка, и что Михар, едва увидит её в таком виде, должен будет прийти в полнейшее бешенство и тут же выставить её за дверь, выкинув из головы всякие идеи о браке.

С большой досадой она стёрла всю губную помаду и с такой яростью выдернула из ушей серьги, что чуть не поцарапалась о них. Что-то в её отражении всё ещё цепляло её и заставляло раздражаться — красный цвет почему-то стал казаться ей болезненным. Тогда она принялась сдирать с себя и платье — но взгляд её упал на часы, и она выругалась весьма некуртуазно. Менять образ целиком было уже некогда.

Вдев в уши первые попавшие серьги — ими оказались скромные продёвки — она с минуту поколебалась перед своим шкафчиком, полным флаконов, и, выбрав в итоге горьковато-древесный аромат, схватила из гардероба накидку и, на ходу закутываясь в неё, полетела на выход.

Стоит ли говорить, что к жениху она явилась в самом дурном расположении духа?

Тут следует отметить, что настроение самого Михара было никак не лучше. Ему стоило довольно значительных трудов направлять сейчас общественное мнение, не позволяя гулявшим в кулуарах сплетням перерастать в гласное осуждение. Он задействовал где-то деньги, где-то связи, где-то прибегал к запугиванию, где-то припоминал должок — всё для того, чтобы представить свой брак в правильном свете и подать Магрэнь с самой выгодной для неё стороны. От самой Магрэнь, естественно, требовалось не меньше усилий, чтобы сразу правильно поставить себя в свете, и со всем достоинством продемонстрировать, что она заслужила право на это место.

И в таких условиях она, видите ли, не могла придумать ничего лучше, чем наносить визит бывшему любовнику!

Михар гневался и досадовал. Он полагал Магрэнь умной женщиной, и столь демонстративное нарушение приличий виделось ему и вызовом, и прямым бунтом, и оскорблением.

Его раздражение только усилилось многократно, когда в его гостиную она вошла какой-то растрёпанной и взвинченной, да ещё и не снимая накидки — словно предполагала, что забегает лишь на минутку и сейчас пойдёт дальше по своим делам.

Не способный на выговаривание светских любезностей, он просто смерил её выразительным гневным взглядом.

Она закатила глаза.

— Не успела переодеться! — независимым тоном объяснила она свой вид, скинула накидку на софу и подошла к зеркалу, где принялась деловито и умело поправлять причёску.

Взгляд Михара невольно прикипел к платью — оно шло Магрэнь необыкновенно. Открытые белые руки изящно порхали в чёрных густых волосах, которые красивыми локонами спускались на сверкающую алым шёлком спину. Платье тонко подчёркивало стройную талию, ниже расходясь не слишком пышными, на красиво накладывающимися друг на друга юбками, напоминающими чем-то лепестки цветка.

Наконец, Магрэнь посчитала свой внешний вид приемлемым — ей по-прежнему, правда, царапала взгляд какая-то болезненность, но она решила не испытывать терпение Михара, — и она плавным шагом проплыла к софе, аккуратно присела, приняв позу, полную достоинства, и устремила на собеседника взгляд внимательный и спокойный.

Если бы речь шла о любовнице, Михар на этом месте посчитал бы, что та так хороша, что можно бы и свести претензии к минимуму, потратив время на более интересные занятия — платье, как это бывало почти со всеми нарядами в её гардеробе, вполне справлялось с задачей дразнить мужское воображение.

Но Магрэнь не была любовницей; и претензии его к ней, напротив, ещё разрослись.

— Куда же это вы ходили с утра в вечернем наряде? — тоном, в котором за светской любезностью слышалось железо, спросил он.

Магрэнь мило улыбнулась, опёрлась подбородком на указательный палец, приподняла брови и в притворном удивлении воскликнула:

— Как? Разве вам ещё не донесли?

Её игра усилила его раздражение; смерив её мрачным взглядом, он ответил:

— Так в том-то и дело, что, по моим сведениям, всё утро вы находились дома и никого не принимали.

Магрэнь изящно всплеснула рукой — мол, видите, какая незадача! — и не стала никак это комментировать. Его взгляд сделался совсем уж жёстким; она показательно вздохнула. Он лицом отобразил, что его терпению приходит конец. Она встала и развела руками, демонстрируя свою алую фигурку во всей красе, потом капризно заявила:

— Вот так стараешься, наряжаешься, чтобы произвести впечатление на жениха, и что получаешь в ответ? Сплошные претензии! — вздёрнула она нос.

— Магрэнь!.. — тоном, который говорил, что терпение его и впрямь уже закончилось, остановил её игру он.

Она, ярко отыграв досаду, села обратно, демонстративно