Бумажный дворец - Миранда Коули Хеллер

– Потом, когда искупаюсь.

– Я буду, – отзывается Джек.

Питер протягивает ему бокал.

– Даже не думай. – Я встаю, стряхивая их с себя. – Я пошла купаться. Передавай Джонасу с Джиной, что я увижусь с ними как-нибудь в другой раз.

– Разве ты не должна волноваться? – спрашивает мама из кухни.

– Спасибо, мам. Да, они, наверное, все утонули. Или попали в аварию и погибли. – Я захлопываю за собой дверь.

– Твоя жена с самого утра ведет себя как мегера. У нее что, критические дни?

– Я тебя слышу! – кричу я и быстрым шагом удаляюсь к пруду.

Двенадцать быстрых гребков выносят меня на глубину. Я поворачиваюсь на спину, кладу руки на пояс и гребу только ногами, толкая себя еще дальше. Слушаю приглушенный плеск воды вокруг.

Добравшись до середины пруда, я поворачиваюсь обратно и лежу на поверхности воды лицом вниз, как утопленница, пытаясь увидеть что-нибудь распахнутыми глазами. Но глаза не могут приспособиться к зеленому полумраку пруда. Органы чувств подводят меня, и я ощущаю беспомощность. Представляю, каково это – утонуть, погрузиться на самое дно, отчаянно пытаться вынырнуть на поверхность, пить воду, словно воздух.

1979 год. Октябрь, Нью-Гэмпшир

Новоанглийская осень проносится за окном машины красно-желтой полосой, которую изредка прерывает темное пятно сосны. Сегодня родительские выходные в школе-интернате Анны. Диксон, мама, Бекки и я едем туда с ночевкой, чтобы повидать ее. Я никогда не была в Нью-Гэмпшире.

– Я тоже, – говорит Анна, когда я звоню ей сообщить, что мы приедем. – Нам не разрешают покидать кампус. Я как будто застряла в краснокирпичном прошлом с девчонками, которые играют в хоккей на траве и живут на слабительном.

Но на самом деле Анна стала намного счастливее. Она теперь почти не приезжает домой. По праздникам она остается у одноклассницы, которая живет ближе к школе.

Навестить ее на родительских выходных было идеей Диксона. Мама не собиралась ехать, но Диксон настоял. Анна – его крестница. Ему очень нравится Лео, сказал он маме, но браки заканчиваются, а дети – нет.

– Технически это не так, – не соглашается мама.

– Не говори такие мрачные вещи. Ты начинаешь походить на свою мать, – отвечает Диксон, тыча ее в ребра.

Они с кучерявой Андреа разошлись. Как только ребенок родился (дома, в ванной), сразу стало ясно, что он не от Диксона.

– Я очень разносторонний человек, – рассказывает нам Диксон. – Блестящий интеллект, сексуален, как бог, знаток Уолта Уитмена. Но я уж точно не азиат.

– Найдешь себе другую, – говорит мама. – Как всегда. Уже через две секунды.

– Это правда, – кивает Диксон. – Но ни одна не задерживается надолго.

– Это потому что у тебя ужасный вкус, и ты встречаешься только со всякими дурочками, – говорит мама.

– Моя ахиллесова пята, – соглашается Диксон. – Будь я поумнее, женился бы на тебе.

– Ясное дело.

– Но надо отдать ей должное, Андреа придерживалась своей правды.

– Считай как хочешь.

Диксон смеется.

– Ладно, проехали. Младенец был милый, правда, Бекки?

– Ну так себе, – отвечает Бекки. – Голова у него была дурацкой формы.

– Это временно. Просто у Андреа очень узкий родовой канал.

Бекки издает такой звук, будто ее тошнит.

– Пап, можно, мы не будем обсуждать ее вагину?

Мы с Бекки стиснуты на заднем сиденье между брезентовой сумкой Диксона и большой мексиканской корзиной, куда мама в последнюю минуту сложила вещи, которые Анна забыла взять с собой в октябре.

– Почему нельзя было положить это все в багажник? – спрашиваю я.

– Там ящики. На обратном пути мы поедем собирать яблоки, – отвечает мама. – Сделаем яблочное повидло, – добавляет она, когда я издаю стон. – Напомни мне купить пектин, Дикс.

– Круто, – откликается Диксон. – Яблочное повидло.

Он включает радио и вертит ручку, пропуская трещащие радиостанции.

– Пожалуйста, смотри на дорогу, – просит мама.

– Тихо, я здесь водитель.

На единственной местной радиостанции, которую ему удалось найти, играет «Time in a Bottle»[10].

– Только не это, – говорит мама. – Терпеть не могу Джима Кроче. Слишком слезливо.

– Будь снисходительнее к бедняге, Уоллес. Его убило пекановое дерево.

– Это точно не улучшило его музыку.

С широкой ухмылкой Диксон выкручивает звук на полную громкость. Мама затыкает уши, но улыбается. Она всегда более расслаблена рядом с Диксоном.

Мы сворачиваем на сельскую дорогу, обрамленную каменными оградами и кленовыми деревьями. Она петляет по открытому пастбищу, мимо красных амбаров, нескончаемых яблочных садов, чьи яблони еще ломятся под весом спелых плодов. Въезд на территорию интерната обозначен двумя массивными гранитными колоннами и скромной бронзовой табличкой, потускневшей и почти нечитаемой. Академия «Ламонт». Длинная гравиевая подъездная аллея внезапно выводит к просторным лужайкам, на которых то тут, то там растут деревья, такие широкие, что обхватить их можно только втроем.

Академия «Ламонт» больше, чем я себе представляла, внушительнее. Общежития и учебные здания из красного кирпича, оплетенные плющом, обшитая белыми досками капелла, библиотека с мраморными колоннами. Рой учеников налетает на родителей на парковке с облегчением и радостью. Анны нигде не видно. Мы находим ее сидящей на солнышке на ступеньках у входа в ее общежитие. У нее на коленях лежит книжка в мягкой обложке. Она плачет.

– Почему Финеас умирает? – сокрушается она, закрывая книжку и поднимаясь. – Ненавижу эту книгу!

– Да, нельзя прочитать «Сепаратный мир» и не расстроиться в конце. Это все знают, – отвечает Диксон.

– Он был такой красивый, – говорит Анна. – Совершенство.

– Лучшие умирают молодыми, – заявляет Диксон.

– Что за чушь, – фыркает мама.

Анна с мамой держатся на расстоянии, как дети на школьных танцах: каждая ждет, когда другая сделает первый шаг. С тех пор как Анну отослали в интернат, их отношения безвозвратно изменились. Мама пыталась загладить вину, но в Анне появилась некая отстраненность, холодность, которая никогда уже не сменится теплотой, – как будто ее прежняя жизнь еще видна в зеркале заднего вида, но Анна смотрит лишь вперед, на дорогу.

Мама не выдерживает первой и преодолевает разделяющее их расстояние.

– Я так рада тебя видеть, – произносит она, обнимая Анну. – Замечательно выглядишь.

– Я не ожидала, что вы приедете, – говорит Анна.