Бумажный дворец - Миранда Коули Хеллер

– Я люблю попугаев, – тихо говорит Тайсон.

После ужина Уитмен ведет нас по почти вертикальной лестнице на просторный чердак с балками под высоким потолком. Прямо на полу постелены три матраса.

– Я оставлю свет в ванной внизу, – предупреждает он. – Не хочу, чтобы кто-нибудь из вас оступился в темноте. Надеюсь, никто не боится летучих мышей.

– Что за фигня, пап? – взрывается Конрад, как только Уитмен уходит. – Мы все спим в одной комнате?

– Будет весело. Как в лагере, – говорит мама, но на ее лице тоже написано сомнение.

Ночью меня будит шепот. Приглушенные хриплые голоса. Моим ушам требуется несколько секунд, чтобы различить слова. Мама с Лео спорят. Мамин голос звучит расстроенно.

– Хватит, Уоллес. – Я слышу шуршание, с которым Лео отодвигается от нее.

– Мы не занимались любовью уже несколько недель.

– Черт возьми! – шипит Лео. – Не при детях же.

– Я буду тихо. Обещаю.

Мне хочется писать, но если я сейчас встану, она поймет, что я их слышала. Она умрет от унижения. А мне этого не вынести.

– Ты пьяна. – Голос Лео холоден.

– Пожалуйста, Лео! – умоляет она.

Я натягиваю одеяло на голову и затыкаю уши, чтобы не слышать ее мольбы. Ее голос звучит так жалобно – отчаянный, испуганный. Может быть, именно так звучат кроличьи крики.

Должно быть, еще рано, когда я просыпаюсь снова. Весь дом спит. Сквозь окно в покатой крыше сочится пепельный свет. Конрад лежит полностью одетый поверх одеяла. Он даже обувь не снял. Лео с мамой лежат спиной друг к другу. Я надеюсь, что, когда они проснутся, Лео скажет ей, как сильно ее любит.

Я на цыпочках спускаюсь по лестнице, мечтая о свежем воздухе. На улице еще держится ночная прохлада. Я не видела ферму при свете дня, и она прекрасна. Весь железный забор увит лозами диких роз. В огороде ряды цветущих кабачков, побеги гороха, оплетающие колышки, у их щиколоток – заросли оранжевой настурции. Три кролика угощаются листьями салата.

А за огородом тянутся кукурузные поля до самого подножия холмов, на склонах которых вздымается к розовеющему небу темный лес. Натянув свитер, я прохожу через картофельное поле, граничащее с кукурузным: над почвой витает мускусно-сладкий запах.

Потом иду по широкой тракторной колее, разделяющей море кукурузы надвое. Стебли тянутся по обеим сторонам от меня, как деревья по обочинам дороги. Я прислушиваюсь к их шелесту, их шепоткам. И мечтаю забыть ночной шепот мамы.

Я иду уже почти час, когда дорога резко поворачивает, и останавливаюсь на повороте как вкопанная. Посреди колеи в десяти метрах от меня стоит огромный олень. Такой же, как отец Бэмби, с гордо возвышающимися на голове рогами, похожими на голые деревья зимой. Он смотрит прямо на меня, и я смотрю на него в ответ, мысленно заклиная не убегать. И тут раздается выстрел. Его глаза изумленно распахиваются, и он падает. Из раны на шее брызжет кровь. Он лежит там в печальной тишине. Что-то шевелится в кукурузе, мелькает дуло ружья. Я отступаю в густую зелень, прячась от глаз охотников. На дорогу выходит Тайсон. У него пустой сомнамбулический взгляд. Опустившись на землю, он ложится рядом с умирающим животным. Он выглядит таким маленьким рядом с ним, совсем ребенком. Тайсон, не мигая, смотрит в глаза оленя, пока жизнь в них не угасает. Потом, поднявшись на колени, он наклоняется и мягко целует мертвого оленя в губы – жест одновременно трогательный и ужасающий. Я резко охаю, и Тайсон слышит. Он вскакивает, передергивает затвор.

– Тайсон, стой! – Я выхожу из своего укрытия.

Мгновение он смотрит на меня, а потом, прежде чем я успеваю что-то сказать, исчезает. Я смотрю, как колышутся за его спиной верхушки кукурузных стеблей.

Вернувшись, я вижу в огороде Конрада с Уитменом. Конрад помешивает что-то в ведре с водой, а Уитмен сыплет туда какой-то темно-коричневый порошок. Тайсон стоит рядом, на носке его сапога пятнышко крови.

– Доброе утро, Элла! – окликает Уитмен, когда видит меня. – А мы все гадали, куда ты делась.

– Гуляла по кукурузному полю.

Тайсон внимательно наблюдает за мной. Всю дорогу обратно я пыталась понять, чему только что стала свидетельницей, зачем он совершил такую жестокость. Представляла, в какой он, должно быть, агонии, какой гнев чувствует из-за того, что убийца его матери разгуливает безнаказанный. Однако то, что я видела, было больше похоже на акт любви, нежели неправильно адресованной мести.

Уитмен протягивает мне ведро.

– Не поможешь это разбрызгать?

– Ну и вонь, – морщусь я. – Что это?

– Засохшая коровья кровь. Отпугивает оленей и кроликов. Они тоже не выносят запах. Всего капельку на каждое растение. Много не нужно. Надеюсь, вы проголодались. В духовке полно бекона. И яйца были еще теплые, когда я собирал их в курятнике.

Мы с Конрадом помогаем Уитмену обрызгать кровью урожай, а Тайсон наблюдает со стороны, стоя возле грядок с салатом и огурцами. К тому времени, как мы заканчиваем, вся жизнь в огороде Уитмена пахнет для меня смертью.

16:00

– По коктейлю? – Питер выжимает лайм на кобальтово-синие края мексиканского бокала, потом обмакивает их в тарелку с крупной солью.

– А что, это уже законно? – говорит мама, заходя на веранду и поглядывая на часы на запястье.

– Разумеется, нет. – Питер наливает в шейкер обильную порцию текилы.

– В таком случае не могу не соблазниться.

Как же меня раздражают шуточки привилегированных потомков белых англо-саксонских протестантов по поводу алкоголя!

– Ну где они? – интересуюсь я. Джонас с Джиной еще не привезли детей, и с каждой минутой я нервничаю все сильнее. Все то время, что прошло с тех пор, как мы с Питером вернулись с Черного пруда, я жду, когда же появится Джонас. Не играю в триктрак с Джеком, не делаю себе давно необходимый маникюр, а вместо этого, грызя ногти, перечитываю старый журнал. С тех пор как мы виделись в последний раз, не прошло еще и суток, а я уже отсчитываю время, оставшееся до того, как снова его увижу, – как будто у меня не стало собственной жизни, и мое существование определяется только тем, с ним ли я или вдали от него. Меня злит эта беспрестанная нервотрепка. Я представляю, как мой желудок до краев наполняется огрызками ногтей. Боль всей жизни, так и не переварившаяся. Вот что найдет у меня внутри патологоанатом, когда вскроет мое тело. Странные отложения, острые и хрупкие.

Джек свернулся рядом со мной на диване, положив голову мне на колени, и читает что-то в телефоне. В таком положении он выглядит милым маленьким мальчиком, и у меня щемит сердце. Я тянусь поцеловать его, но он отпихивает меня тыльной стороной руки.

– Я все еще злюсь на тебя, – говорит он.

– Как невежливо с их стороны заставлять нас ждать. А ну, подвиньтесь. – Питер втискивается на диван рядом с нами, стараясь не пролить коктейль. – Глоточек?