Бог жесток - Сергей Белавкин

Не думайте, Федор Яковлевич, что в милиции работают поголовно дураки. Просто у них такой метод работы. На каждом следователе висит по десятку нераскрытых дел. Нет ни времени, ни желания, ни материального стимула. А вот мне платят деньги. Не особо большие, но на жизнь их хватает. За них я рою носом навоз. Тащу грязь отсюда в шикарные особняки, а оттуда — обратно. И там и здесь грязь одинакова. Только там могут отмыться, а у вас и душа путевого нет. И висит ваша свобода на волоске. И с прокурором вы не на короткой ноге. И мэр за вас слова не замолвит. Поэтому утопить вас ничего не стоит. Хотите, я шепну следователю, чтобы он проверил вашу связь с пропавшим мальчиком?

Лицо Побера свело судорогой, но больше никаких заметных проявлений волнения я не заметил.

— Конечно, связь между вами на первый взгляд незаметная и непрямая, — сказал я. — Но вот отца мальчика вы знали прекрасно. И мать его — тоже неплохо. Мне продолжать или закончите сами?

Пырин молчал.

— Только не заставляйте меня рассказывать про вашу студенческую жизнь. Вы знаете ее лучше, — информировал я воспитателя. — Начнем с того, как после освобождения к вам зашел старый кореш, как вы крепко выпили, как пустили за встречу скупую мужскую слезу, как после он предложил вам обтяпать одно маленькое дельце…

— В гробу видал я вашего кореша! — взорвался Пырин. — Вы доказательства, доказательства давайте, а закон я знаю, не три класса образования!

— Доказательства, Федор Яковлевич, вас будут ждать в прокуратуре. И мы туда сейчас поедем, — спокойно сказал я.

— Никуда я не поеду! Пусть сами забирают! И отдуваться за всех не намерен! — оскалился воспитатель. — Я не дурак, отнекиваться не буду, знал я этого Солонкова. Только ничего общего у меня с зэками нет. И не видел я его черт знает сколько!

— Когда вы с ним познакомились?

— Как только учиться стали, он в универе, я в педагогическом. Для Ленки его место в студенческой общаге нашлось, а Солонкову деваться некуда, снял комнату в коммуналке, по ночам то сторожил, то вагоны разгружал, то еще как-то калымил. Дурак, ему уже четвертак стукнул, а он учиться задумал. Я к нему тоже подселился, чтоб не так накладно за угол платить было. С матерью жить не мог, заела она меня. Вот так и подружились, если это дружбой назвать можно.

— Уже лучше, Федор Яковлевич.

— А вы не зубоскальте. Что знаю — скажу, хоть вам, хоть под протокол, а сочинять не научили. Слышал я, потравилась его Ленка газом, потом пацана к нам. Да и куда же его, раз родственников нет? Но для меня что сынок старого приятеля, что любой другой с улицы — разницы никакой. А то, что именно он сбежал той ночью, я не виноват. Мало ли каких совпадений не бывает?

Я чувствовал, что твердая почва уходит у меня из-под ног; мне не удалось взять Пырина на испуг, расколоть с ходу, а факта знакомства было недостаточно, чтобы силком тащить человека в прокуратуру. Моя версия по-прежнему оставалась версией без доказательств, а явиться с подобным к следователю значило выставить себя на посмешище. Могло оказаться, что в конторе знают уже то же самое.

— Давайте о другом, Федор Яковлевич.

Он сплюнул сквозь щели в зубах себе под ноги.

— Ну, к чему еще прицепитесь? Видать, дел больше нету…

— Что вы можете сказать про Лену Стрелкову?

— А что о ней говорить? — неприязненно переспросил он. — Солонкова своего спрашивайте, он ее хахаль…

— Я слышал, однажды вы с Александром сильно повздорили из-за нее. У меня даже есть достоверный источник информации, поведавший об истории на прощальном пикнике.

Побер выслушал меня с гадкой ухмылкой.

— Вырыли… Да я и забыл давно… Мразь этот Солонков. Чуть что — кулаки в ход. Мужлан. Колхозник! Ленку возле себя как привязанную держал, попробуй кто тронь! А сам-то…

Он шмыгнул носом и продолжил рассказывать с обидой и злостью. Даже время не смогло залечить эту нанесенную в юности травму.

— На пятом курсе его налево потянуло. Где он подцепил эту девку, не знаю. Но приводил-то ее в нашу комнату. А меня выгонял или воздухом подышать, или пива попить. Сунет, бывало, на разливуху, как какому-то нищему… Да еще унизит при ней, мол, будь у соседа, то есть у меня, возможность телку снять, он бы тоже испарялся по первой же просьбе. А подстилка его и вовсе ни кожи, ни рожи, Ленка в сто раз лучше была… Но Солонков по этой вобле сох, единственное, на что посмотреть в ней можно было, — волосы льняные до задницы. Он сам мне признавался, что она холодная, а отвязаться не мог. Будто она его чем приворожила…

В конце концов прямолинейный неотесанный деревенщина, презирая себя за постоянную ложь, напился как свинья, рассказал все Лене и даже показал свою избранницу. На пикнике они не просто прощались со своими однокурсниками, но и хоронили свою любовь.

Федора трясло. Не волновался он так даже в тот момент, когда ему грозило обвинение в сообщничестве.

— Не вышел я лицом, что ж с того. — В голосе Побера клокотали слезы. — И похуже меня девок трахали. А я все… девственник… Таскался с этой коровой Заступиной, ни поцеловать, ни… Ленка тогда одна осталась, я и подумал… Перепихнемся, убудет с нее, что ли? А этот Солонков… тут как тут! Ему-то до нее уже какое дело? Сволочь! Собака на сене!

Он жалел себя и ненавидел окружающих. Лицо его сморщилось, постарело и блестело от соленой влаги. Он не смог назвать мне имя новой пассии Александра.

— Так и буду помнить всех шлюх, — пробормотал он с отвращением.

— Ладно, Федор Яковлевич. — Я поднялся, но направился не к выходу. — Извините, я должен осмотреть вашу конуру.

Ожидаемой реакции не последовало. Я не услышал воплей ни про права человека, ни про ордер, подписанный прокурором, ни про жалобы в Конституционный суд. Я пересек кухню, заглянул в заваленный винной посудой чуланчик, вошел в комнату.

Здесь бардак был еще похлеще, чем на кухне, обои на стенах потемнели от впитавшейся в них влаги, на полу сохранилось множество следов. В жилище Побера было принято не разуваться. А судя по заскорузлой простыне на разобранном диване, спали здесь не снимая вывоженной в глине фуфайки.

Дверь в дальнем конце комнаты вела еще куда-то. В спальню? В комнату для гостей? Я снял пистолет с предохранителя и открыл эту дверь ногой. По мне не хлестнула пулеметная очередь, под ногами не рванула лимонка. Меня не постигла участь Давыдова и Нагульнова.

Очень маленькая комнатка. Клетка. Два на два. А то и меньше. Должно быть, очень старались, чтобы втиснуть сюда раскладушку. Сейчас раскладушка пустовала, но вполне возможно, что совсем недавно на ней кто-то отдыхал. Окно было притворено плотно, но на шпингалет не закрыто. Больше ничего. Ни гусиного перышка, способного приблизить к разгадке, ни чистосердечного признания в преступлениях.

Я вернулся на кухню и отстегнул Пырина.

— Попомните мои слова, Федор Яковлевич, — сказал я напоследок. — Если вы с Александром Солонковым в одной связке, то вы единственный, кто может расколоться и сдать его. Просекаете? Он не хочет обратно на нары. Так что вы не такой и живучий. А тело… Тело можно утопить в выгребной яме…