Натурщица Коллонтай - Григорий Ряжский

А я вдруг подымаюсь в рост и делаю медленный круг, снова голая, без ничего, как сидела в позе, так и поднялась из неё. И вижу, как глаза опускают, затуманенные похотью и страстью, и как непросто им это даётся, чтоб в пол уставиться, а не меня осмотреть лишний раз, усечь красоту моей нечеловеческой гармонии.

Это не сама я, это мне Паша когда-то словечко эдакое подкинул про меня же. Смеялся, конечно, но не от дури же, а от вида, который глаз его употребил для себя, верно?

Вот какая у тебя внучка теперь, Шуринька. Шучу отчасти, ты же понимаешь, но если серьёзно, то рожу — всё это потеряю, не дай Бог.

Грудки обмякнут и разболтаются.

Попа расширится, обретёт рыхлость, половинки разжижатся, станут как из теста под сохлой апельсиновой кожурой.

Ляжки из прямых сделаются бутылочками и обузят проход между собой до непристойного минимума.

Щиколотки обтекут мясом и потеряют худосочность для обхвата большим и указательным.

Запястья накроются упитанным подкожным слоем и начнут выпучиваться выше перетяжки часовым ремешеком.

Шея утолщится и перестанет быть лебединым сенсансом.

Лицо округлеет и сделается тёткой.

Не хочу!

А теперь снова про работу, но уже посерьёзней, сугубо по деталям и по особенностям её.

А они такие.

Недвижимость моя определяется задачей группе. В отличие от Паши, я не могу по шесть часов. А у него рекорд — девять неподвижных, несмотря на сами знаете какие его телесные недостатки. Но три без перерыва уже держала. И это результат. И в своей профессиональной судьбе я, как ты понимаешь, ближе к самому началу, чем к самому концу. Что же будет дальше, ты только представь себе, бабушка!

Нравится.

Так вот, дальше. Смотри, как всё происходит.

Сажает учитель, трогает, показывает, помогает.

Замираю.

Они сначала глазами изучают, потом руками приступают. Карандаш, уголь, всякое бывает, если не скульптура. Молчат. Только носы слышно, редкий кашель и шелест грифеля. Уголь громче и неприятней, как будто скрежет зубной, до цыпок бывает по коже.

Затем начинают натурную композицию, из меня одной.

Терплю.

Выберу себе точку на полу или стене и изучаю. Одновременно думаю про разное: чаще о тебе, но бывает, что и о себе самой. И борюсь с холодом или с жарой, зависит от форточки в помещении в сочетании с батареями.

Понимаешь, Шуринька, жизнь моя до этой удивительной поры, когда натурщицей стала, была полна неожиданностей. Смотри. Башкирия, появление Паши в нашей непривилегированной конюшне, смерть мамы от шейного ракового зоба в самом разлёте женских лет, сближение моё с Пашей с 16-летней разницей по годам, чтобы не выселили, но и по любви сложилось, переход по его протекции и подаче к нынешней работе, которой не училась. Потом твоя кончина, а сразу вслед за ней смерть моего неизвестного отца. И попытка дописаться до тебя столько лет тянулась, а так и не привела ни к одному ответу с Малой Калужской.

А теперь ещё ребёнка рожать?

Нет, рано, не буду я пока, надеюсь, ты разделяешь это моё убеждение по поводу материнства?

Так вот. Сидишь, не реагируешь ни на какие наружные раздражители. А то у нас был случай. И другие бывают разные, смешные и остальные. Нас ведь восемьдесят душ там, то есть натурных тел, всех если собрать.

Была у нас натурщица одна, зрелая уже тётка, в крупном возрасте. С огромными грудями, просто мясокомбинат промсосиська. И хохотушка страшная, не могла насмеяться по любой шутке, даже самой глупой. Но позировала хорошо, держала недвижимость как положено. Но только один наш студент всё время смешил её, шёпотом, еле слышным. А она чуяла, у неё уши были почти как груди, гораздо больше стандартного женского норматива. И ну никак не умела сдержать свою ответную радость, просто закатывалась. Потом прекращала, давила в себе, но груди её исполинские так и продолжали после этого ходить туда-сюда, болтаться в свободном перемещении без неё самой, колыхать пространство. Народ возмущался, кто как, а другие тоже смеялись, как она, но для работы это вредно, для качества рисунка или письма маслом. Так её и прозвали «Ржунемагу».

Видишь, как случается? Но это было к слову, для разрядки моего письма. Сама я себе такого не позволяю всё равно, да и колыхать мне нечем, особенно если сравнивать с этой тёткой.

А Паша, видно, желает, чтоб теперь было, для кормления молоком его кровного дитя.

Не знаю я.

Всё, Шуринька, воздушный поцелуй в надежде на долёт и родственную взаимность. За могилкой присматриваю нашей, за двойной, не беспокойся.

Твоя единофамильная внучка,

вечная Шуранька Коллонтай.

P.S. Кстати, живого человека запускали в космические небеса, Гагарина Юрия, — пролетел один круг и опустился. А после другой слетал, Титов. Короче, дело пошло, бабушка, а раньше только собак посылали в маленьких шариках — спутниках Земли, и тоже живыми вернулись. Разве не чудо?

И снова пишу тебе, Шуринька, здравствуй!

Начну с печального, потом остальное. Накопилось за период моего молчания к тебе.

Вчера по радио объявили новость, которая меня ужасно ошарашила и просто убила до основания. Представляешь, кубинскому лидеру Фиделю Кастро присвоили звание Героя Советского Союза!

Нет, ради бога, давайте ему, заслужил, может, конечно. Но тогда как же с тобой, бабушка!

Я так понимаю, что подобные высокие награды Родина обязана сначала предоставить собственным героям и деятелям, а уж потом оставшимся иностранным, во вторую очередь. Разве могут твои заслуги перед советским народом сравниться с подвигами кубинского революционера, принесшего блага не нашему, а только лишь своему отечеству? Это же полная глупость и бредятина, тем более что неустанно шлём им всё, а оттуда один только сахар с тростника!

И ещё, смотри. Кто войну с белофиннами остановил? Кто в Россию в чемодане деньги германские на революцию привёз по поручению Владимира Ильича — дед Пихто, что ли, или ты сама?

Спросишь, откуда выведала такое, потом расскажу, пока рано, дай самой разобраться в себе.

Так вот, не привезла бы денег, глядишь, и не хватило бы их на революцию, и жили бы мы сейчас не при социализме, а при рабовладельческом царском режиме угнетения человека человеком.

А они тебя проигнорировали, нечестно и несправедливо.

Паша мне говорит, что хуже социализма и коммунизма есть только полное рабство и фашизм, как-то так, точно не сформулирую сейчас.

Говорю:

— А лучше?

Он:

— Справедливый капитализм, по объективным законам развития общества и гармоничного человека. Основанный на христианских ценностях.