Презумпция любви - Наташа Колесникова

Но сегодня Степану хотелось поговорить с отцом. А тот как будто чувствовал это, приехал с работы довольно рано, еще мать не вернулась из своего института, где преподавала физику. Услышав, как открылась дверь, Степан вышел в просторный холл как раз в тот момент, когда отец в сопровождении двух громадных телохранителей заходил в квартиру. Приветственно махнул сыну, выпроводил телохранителей, запер дверь на три суперсекретных замка и пошел в свой кабинет.

Вот на хрена ему телохранители у порога, если живут они в охраняемом жилом комплексе «Золотые струи», куда посторонние никак не могут проникнуть? Целых два амбала, которые провожают босса аж прямо в квартиру? Бред, и только.

Степан вернулся к себе в комнату, подождал минут десять, надеясь, что отец пойдет в столовую ужинать, там проще было разговаривать. Не дождался и, тяжело вздыхая, поплелся к кабинету отца. Постучал в дверь красного дерева, услышал «да» и открыл ее.

— Слушаю тебя, сын, — сказал Багрянов, отворачиваясь от монитора компьютера. — Как дела в институте?

Из-за таких вопросов Степан держался подальше от этого кабинета, но теперь пришлось сюда войти самому, по доброй воле, чего за ним уже лет десять не наблюдалось.

— Да нормально, пап…

— С девушкой встречаешься? Кстати, мог бы и познакомить. Она москвичка?

— Да, москвичка.

Багрянов одобрительно кивнул. Он уже переоделся в домашний халат, но все равно выглядел внушительно — коренастый, с коротким ежиком седеющих волос и цепким, немигающим взглядом холодных серых глаз.

— Ну что ж, успехов. Пора, пора за ум браться, хватит дурака, понимаешь, валять. А точнее — дур с Тверской, это может плохо кончиться.

— Пап, а кто такая Любовь Воронина, прокурор? Ты что-нибудь знаешь про нее?

— То есть? — Багрянов выключил компьютер, скрестил руки на груди, внимательно глядя снизу вверх на сына. — Почему тебя интересует прокурор Воронина?

— Меня она не интересует, то есть… она мать моей девушки, Светки Ворониной. И какая-то странная.

Багрянов задумался. Степан прямо-таки чувствовал, что в его массивном черепе решается вопрос — нужно ему, чтобы такая девушка встречалась с сыном, или нет. «Самый совершенный компьютер» — так он называл свою голову, все домашние были согласны с этим определением. Кто ж будет спорить, если этот «компьютер» обеспечивал им роскошную жизнь?

— В чем проявляется ее странность? Ты виделся с ней? Она не желает, чтобы ты встречался с дочкой? Или дочка не в ладах с мамашей?

— Да нет, я ее не видел, не знаю, а Светка… хорошо ко мне относится, я ее даже домой отвозил… Она очень красивая девушка, нравится мне жутко, и… между нами еще ничего не было. Я хотел прийти к ней на Новый год с продуктами, подарками всякими, а Светка говорит, что это будет взяткой, могут даже в КПЗ посадить. Я ничего не понимаю, что ж мне в гости с пустыми руками идти?

— Правильно сделал, Степан, что спросил, — серьезно сказал отец. — Прокурор Воронина — генерал по ихней иерархии, самый одиозный сотрудник Генпрокуратуры. Другого такого тупого и упертого прокурора я во всем мире не знаю. Скажу тебе честно — если со мной что случится, ну, сейчас это вполне возможно, буду молить Бога, чтобы мной не занималась Воронина. Ты все понял?

— Нет… — честно признался Степан.

— С дочкой — встречайся, можешь ее в гости пригласить, нас с мамой познакомить, шоб все было как надо. Но будь аккуратен, никакого хамства, никакой наглости. Теперь, надеюсь, правильно понял?

— Да, пап… — растерянно пробормотал Степан.

— Помни, что ты не какой-то там нищий интеллигент, а вполне солидный и состоятельный человек. Если у тебя серьезные намерения, так и действуй, значит, серьезно, основательно.

Похоже, отец так и не решил, хорошо, что его сын встречается с дочерью прокурорши, или нет. Его знаменитый «компьютер» завис. Степан нервно теребил край куртки спортивного костюма, не мог понять, как это — вести себя аккуратно с девчонкой, которая ему нравится? Стихи ей читать, что ли? Да кому это надо, такое дело?!

— Я понял, пап… Спасибо, что растолковал… Значит, она и вправду с приветом, эта прокурорша?

— Не вздумай где-нибудь еще брякнуть такое. О делах моей фирмы с ней, то есть с девчонкой, не говори. А лучше — найди себе кого-нибудь попроще. Сдается мне, этот орешек не по зубам тебе.

Степан согласно кивнул и пошел в свою комнату. Речь отца разочаровала его. Ну и что теперь делать? Девчонка уже снится ему чуть ли не каждую ночь, а он должен осторожничать? О каких делах не должен говорить со Светкой? Можно подумать, отец рассказывает ему о том, как нужно вести бизнес! Сам же заявил в прошлом году первого сентября: мол, закончишь третий курс — буду вводить тебя в курс дела, а пока что учись.

Но это мелочи, хуже то, что отец, всегда решительный и жесткий, почему-то засомневался. Похоже, не хотел, чтобы он встречался со Светкой, но и не сказал об этом прямо. Он тоже боится эту жуткую прокуроршу?

Как ни странно, разговор с отцом лишь усилил его желание приручить загадочную девчонку, дочь прокурора. Он просто не мог не думать о ней, и чем больше думал, тем больше хотел — ее, только ее одну!

Карцер — это бетонная клетка два на три метра, стул у зарешеченного окна и нары, которые автоматически выдвигаются из стены в десять вечера, а задвигаются в шесть утра, не полежишь. Писать и читать здесь нельзя, кормят два раза в день, утром и вечером и, похоже, объедками, которые остались после завтрака и ужина в столовой.

Уже давно стемнело, под потолком светила лампочка, она тоже была за решеткой. А могла бы светить в торшере какого-нибудь… колбасного короля. Но оказалась здесь, на зоне, в самом страшном ее месте. Разве она виновата в этом, лампочка? Такая же, как и прочие, а вот поди ж ты! И с людьми то же самое может случиться. Одного судьба командирует в олигархи, другого — на нары. И сколько бы ни твердили сильные мира сего, что добились успехов благодаря своему уму и работоспособности, — это чушь собачья. Только невероятное стечение обстоятельств дало им невероятные блага, ибо рядом всегда были люди, которые и умнее в несколько раз, и работоспособнее, но судьба почему-то не дала им шанса. Или дала, но потом отняла. Почему она так решила — никто не знает. А если знает — никогда не скажет.

Малышев не отчаивался, попав в карцер. Он усиленно занимался поддержанием своей физической формы. Пятьдесят раз отжался от пола, потом десять раз присел на одной ноге, десять на другой, поднимаясь из последнего приседания, покачнулся, едва не потерял равновесие. Огорченно покачал головой — теряет форму. Не всегда удавалось потренироваться как следует, мешали проблемы, которые нет-нет да и возникали, если не у него, то у Бади или Дивана.

На Дивана он не злился, досадовал на самого себя. Должен был сдержаться, сохранить ясность мысли, а вот поди ж ты! Сорвался. Мудрый Рустам Сабиров всегда говорил ему: «Все у тебя есть, Саня, или будет гарантировано. Только силу духа тренируй, власть мысли над действием развивай, слушай!»