Симптомы счастья - Анна Андронова

А потом однажды ее в комнате не оказалось. Он постучал, а открыла совсем другая девушка. Она тоже поила чаем, врала и потом застелила койку собственной простыней. «Ой, а Жанка домой уехала, у нее брат ногу сломал!» Может, и правда был брат? Эту звали Катей, а в другой раз была Ира… Боря немножко успокоился, перебесился, как-то заматерел. Сам себе стал казаться этаким прожженным многоопытным мужиком. Позвонил Симе. Пока набирал номер, коленки тряслись, но потом взял себя в руки и очень был горд, что разговаривал тоном небрежным и прохладным. Она ответила спокойно: «Привет, ты чего пропал? В эти выходные не могу, Юлька болеет, приезжай в следующие».

В ожидании опять наступившего счастья с отсрочкой на неделю он поехал по протоптанной дорожке в общагу. А там на этот раз в комнате сидела не Жанна, не Катя и не Ира. Там сидела симпатичная домашняя девочка, стриженая, худенькая. Она вскинула от книги глаза с ободком: «Вы к Жанне? Она скоро будет, мы вместе к экзамену готовимся». И так она сказала просто, без намека, что не захотелось к ней приставать. Да и видно было, что она не знает, для чего он явился. Он вдруг решил задержаться, она поставила чайник. Так они и пробеседовали чинно до прихода Жанны. О фармакологии, о лекарственных травах, о физике, о разных институтах, о кошках. Это была Таня. После чая Боря проводил ее до автобусной остановки, но все-таки вернулся. Жанна сказала: «Не трогай ее, она совсем девочка». Он и сам решил, что это ему не нужно. Весь июнь прошел под знаком целомудренных посиделок с чаем и экзаменов. Окончание сессии справили шампанским и тортом, Жанну как-то быстро развезло, и она пропала куда-то, а Боря с Таней встали и пошли этажом выше в комнату уехавшей на каникулы Иры. И Боря после всегда старался себя убедить, что они именно вместе, оба пошли. А на самом деле он ее вел за руку по коридору, и такая у нее была потная ладошка, которая знала, куда ее ведут, такая трогательная, маленькая и дрожащая, что он тогда ее любил.

Да. Определенно, тогда как раз он ее и любил.

И еще потом, когда она плакала и смеялась и говорила, что сойти с ума, как она его давно любит. И когда заснула на его плече пушистой головой. А еще потом, когда утром сама обнимала за шею, и целовала, и водила маленькими пальчиками по животу, и уже не плакала. Любил, пока в той же Иркиной комнате уже ближе к осени Таня не сказала ему, заикаясь и краснея от счастья, что у них (у нас!) будет ма-а-ленький ребеночек.

Так это все было глупо и нелепо – чистая домашняя девочка, мятая общежитская постель, на тумбочке окурки в кружке. «Боря, я тебя люблю, люблю!» А он хотел сказать, что он-то нет, а сказал: «Да?» Поехал к Симе. Сима ходила по квартире в халате на голое тело. Растрепанная, влажная, горячая. Пахнущая самцом из другого прайда. Был четверг. «Ты же говорила, мама Юльку по будням не берет!» «Да?» Тогда он вернулся домой и женился на Тане, выдержав очередной скандал.

Хотел одну женщину, а женился на другой. Да Таня и не была женщиной, она была как зверек – маленький, мягкий, доверчивый, совсем ручной. Сима была дикая. Черная, растрепанная и яростная, как пантера в течке. С глазами цвета черники. Она манила и затягивала узлом. Боря ее боялся, Боря ее обожал. Сима дышала, двигалась, откидывала волосы, сгибала ноги, и это значило, что он тоже сгибает, дышит и двигается. Ему казалось, что она была в его жизни всегда, но каждый день этой жизни проходил в борьбе за обладание ею. Сто раз он предлагал ей выйти за него замуж, пусть даже ценой разрыва с родителями. Сто раз Сима отказывала. Конечно, по-своему она его любила. Привыкла за столько лет. Изменяла ему с кем хотела, иногда откровенно издевалась, но ей надо было знать, что Боря здесь и принадлежит только ей. Они оба были уверены, что Вероника сделает их жизнь невыносимой, если они открыто будут вместе, необходимость прятаться придавала остроты ощущениям. Они оба знали, что у Симы не так уж много мужчин. Иногда она просто провоцировала его, выдумывала свои намеки и недомолвки, а иногда Боре казалось, что вот тот мужик, с которым он столкнулся в подъезде, только что вышел из ее квартиры.

Так было головокружительно и по-взрослому круто: жена, любовница, можно еще снять где-нибудь девочку (общага-то до сих пор у него оставалась в запасе). Страшно подумать, что устроила бы Сима, узнай она о какой-нибудь очередной Жанне. А Таня, так он думал, вообще ни о чем не подозревала. Она сначала действительно не знала о Бориных выкрутасах, а потом, конечно, догадалась. Сложила два и два. Это было не сложно, сложнее было жить так, как будто ничего не происходит. Таня сочла ситуацию настолько дикой, что долго не могла поверить – с ней ли это происходит? Поговорить было не с кем. С мамой и бабушкой – исключено. С Жанной, которая как раз и предоставила некоторую информацию, – противно. Остальные подруги последнее время отдалились. «Вероника Викторовна, а вам не кажется, что Боря, ну, что у Бори…» Такой разговор тоже был невозможен. Сергей Сергеевич говорил кому-то по телефону: «Нет, что ты! Наша Таня это такой добрый и искренний человек, ей нельзя… – и осекся, потому что она вошла. – Не все так просто, да, Танечка. Увы».

Она решила, что будет жить как ни в чем не бывало, и вообще сама она ничего такого не видела, значит, можно думать, что ничего и нет. Вошла в роль, тем более Павлусик все время отнимал, куда уж там до шекспировских драм. Дома Таня радостно улыбалась, старалась Борю слушаться. Он говорил: «Хочу супа», – и Таня приносила суп. Он говорил, что не хочет с ней спать, потому что устал, вымотался, голова болит, да мало ли еще, и она кивала: «Да, да, конечно, отдыхай». И шептала ночью, прижимаясь наглухо застегнутой пижамкой: «Я тебя люблю, люблю. Я так тебя люблю!» Как заклинание, как молитву, наговор – вдруг поможет? А Боря лежал и вспоминал, какими сегодня днем были Симины глаза, когда он посадил ее на подоконник в подъезде соседнего дома…

Иногда Сима его выставляла по разным причинам. Уезжала, болела, просто плохое настроение. То пришел не вовремя, Юлька дома. Это всегда выбивало его из колеи. С каждым разом он все легче и легче заводился, раздражался, срывался дома на Таню. Орал: «Уйди, мне надоело, слышишь, надоело! И ты мне надоела!

Я устал! Я устал на работе!» Улыбка гасла. Таня отшатывалась, прижимала ушки, складывала лапки и послушно уходила к себе скулить. Хотелось догнать ее и ударить, чтобы она заревела громче, добить. Он стоял перед ней в бешенстве, сжав кулаки, а она сидела в углу, скорчившись и закрыв лицо ладонями. «Дура!» Господи, какая дура! Ревела и не видела его сумасшедшего мужского желания, Симиной помады на его шее, ее отражения у него в зрачках! Просто пустая глупая дура. А Таня думала: «Сейчас-сейчас, сейчас он прекратит. Только бы Павлуська не проснулся в комнате. Плотно ли там дверь закрыта…»

Таня вечером выпархивала из ванной, благоухающая цветочным мылом и шампунем, чистенькая, шелковая, упругая. Животик у нее после родов остался девичий, попка кругленькая, грудки как чашечки. И все это прикрыто очаровательной розовой сорочкой в горошек. Она тихонько пробиралась в комнату, выключала свет и зарывалась ему под бок. Возилась и шептала чего-то, как щенок. Наконец устраивалась, прижавшись. А Боря лежал и ничего не чувствовал. Ни круглой попки, ни шелкового животика. «Давай спать, я устал». И Таня послушно засыпала, обняв его тонкими смуглыми руками.