Завоевание куртизанки - Анна Кэмпбелл

Он понял, что во многом Сорайя была притворством. Сорайя легко отдавала свое божественное тело и получала удовольствие. Сорайя была женщиной, любившей роскошь, и пришла бы в ужас от лишений и трудностей этого путешествия. Сорайя беспрекословно исполняла все требования своего любовника. Если бы его попросили одним словом охарактеризовать свою содержанку, он бы выбрал слово «сибаритка».

Верити же была создана из более крепкого материала.

Верити берегла свою чистоту, как скряга бережет свои сокровища. Ничего от соблазнительницы не отразилось на ее несгибаемой душе. Каждый раз, когда Кайлмор дотрагивался до нее, ему казалось, что она сейчас закричит. Или начнет кусать и царапать его, как дикая кошка. Конечно, Сорайя иногда кусалась и царапалась, но это была лишь роль в их любовных играх.

Верити переносила путешествие, не жалуясь. Решившись на похищение, он, как ребенок, предвкушал удовольствие от того, как его любовница, попав в тяжелое положение, станет капризничать и хныкать. Ее слабость, как ему казалось, оправдает жестокое обращение с ней. Но вопреки его предположению невольное уважение к похищенной им куртизанке росло с каждым днем. Это чертовски мешало ему, но он ничего не мог с этим поделать.

Она переносила испытания, которым он подвергал ее, но все еще продолжала бороться. Ему даже показалась забавным, что она чуть не сдалась, но не из-за какого-то его поступка, а из-за боязни сесть на пони.

Кайлмору не хотелось уважать ее. Наоборот, хотелось разжигать тот гнев, который толкнул его на этот безрассудный поступок. Хотелось ненавидеть ее так, как ненавидел ее в Лондоне, когда не мог забыть.

Погруженный в мрачное раздумье, он смотрел на величественную картину природы. В том, что окружало его сейчас, все было настоящим, и на этом фоне рассыпались в прах своекорыстные заблуждения. Как далеко он ушел от того жалкого труса, каким был когда-то. Он никогда не собирался возвращаться в места своего позорного страха и, страданий.

И снова становилось ясно, что его желания ничего не значили. Он только надеялся разгулом подавить свою жестокость. Может быть, это избавило бы его от детских воспоминаний. Но могли он устоять перед бледной, прекрасной куртизанкой, которая ехала позади него, вцепившись в гриву своего неуклюжего пони.

В ту ночь они остановились в еще одном заброшенном доме. Здесь хватало заброшенных домиков, в которых мог бы укрыться путешественник. Множество домов, но ни одного жителя. За весь день они не встретили ни одной живой души. Даже зная желание герцога сохранить свой приезд в тайне, Верити находила это странным.

С каждой милей местность становилась все более дикой. Йоркшир, в котором она выросла, был гористым, но ничего подобного этим удивительным шотландским холмам, скалам и озерам Верити никогда не видела. Она отказалась от суеверного убеждения, что Кайлмор везет ее туда, где ей никто не поможет.

Однако в одном она была уверена – Бен не найдет ее здесь. Уверенное заявление Кайлмора, что брат никогда не найдет ее, полностью оправдалось, будь он проклят. Запутанный лабиринт горных кряжей и долин убывал всякую надежду обнаружить их следы.

Пони по-прежнему пугал ее, хотя Верити каким-то образом справлялась с ним. Проведя длинный день в седле, она решила, что главное предназначение этого животного – быть четвероногим орудием пытки. Она со стоном повернулась на расстеленном на жестком полу пледе, от которого было мало толку.

Кайлмор пересек комнату и присел перед нею на корточки. Если бы Верити еще не ненавидела его, то возненавидела бы сейчас. Как он мог так легко переносить все тяготы путешествия? Это было противоестественно. Он не выглядел ни усталым, ни изнуренным, хотя что-то подсказывало ей, что его тревожат тяжелые мысли.

Нет, она не была настолько наивна, чтобы вообразить, будто его беспокоит совесть. Нет, что-то другое нарушало его знаменитое хладнокровие. Верити не стала проявлять любопытства. Пусть он остается со своими тайнами.

– Больно? – тихо спросил Кайлмор.

В этот день она несколько раз замечала суровое выражение его лица. Но сейчас, не будь у нее опыта, она бы поверила, что герцог искренне озабочен ее состоянием.

Она отбросила эту глупую мысль и устремила на него испепеляющий взгляд.

– Вам было бы приятно, если бы я в этом призналась?

По его лицу пробежала слабая улыбка.

– Веди себя хорошо, а то я не облегчу твои страдания.

Она сердито смерила его взглядом.

– И как же вы намерены это сделать? Застрелить меня?

– Если ничто другое не поможет, я буду иметь это в виду. – Он повернулся и сказал что-то по-гэльски.

Оба гиганта, которые сидели в углу и тихо беседовали, встали и вышли из домика, оставив герцога и его пленницу наедине.

Вот и пришло время. После долгого ожидания он решил восстановить свои права на власть над ее телом. Она слишком устала, чтобы быть способной на что-то, кроме тупого гнева. Она говорила себе, что переживет и это, как пережила многое другое. После бесконечных часов езды на этом проклятом пони у нее так болит все тело, что, вероятно, она ничего и не почувствует.

Но как бы Верити ни устала, как бы ни притворялась храброй, ее сердце разрывалось от жалости к себе самой.

– Ложись на спину.

– Это не поможет, – слабо возразила она, но подчинилась.

Какой смысл бороться? Это было неизбежно с самого начала, и, несмотря на все ожесточенное сопротивление. Верити не хотела, чтобы он причинил ей боль.

Кайлмор коротко рассмеялся.

– Мисс Эштон, у тебя мерзкий подозрительный ум.

На этот раз она не почувствовала в нем враждебности. Перемена лишь увеличила ее страх. Добрым герцог особенно опасен.

Он начал расшнуровывать ее полусапожки. У Верити не хватало силы воли даже попытаться вырваться. Он без труда поймал бы ее, если бы она побежала.

Руки, касавшиеся ее голых ног, были прохладными. Она уже выстирала свои чулки, и они в данный момент украшали незаметный куст боярышника за домом. Верити напряглась. Возможно, она не так уж готова смириться с судьбой, как ей это казалось.

– Расслабься, – тихо сказал он, – а то я забуду свои добрые намерения.

– Как будто они у вас есть, – проворчала она. – Как будто они у вас когда-нибудь были… О-ох!

Все, что она собиралась сказать, утонуло в долгом вздохе наслаждения, когда эти умелые руки начали разминать мышцы на ее икрах.

– Достаточно, – наконец заставила она себя сказать.

А сама думала, что если он перестанет касаться ее, то она разрыдается.

– Еще минуту, – ответил он, и она не смогла больше протестовать. – Перевернись, – сказал он после нескольких минут блаженства.

Без единого звука протеста она перевернулась на живот и не пошевелилась, когда он поднял ее юбки. Долгое время в доме, освещенном лишь горящим очагом, царила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием дров. Руки герцога массировали ее бедра.