Шарады любви - Джейн Фэйзер

— Послушай, Джастин, — прервал его кузен, пожав плечами, — никто и никогда не поверит, что, вешая себе на шею именно этого наглого щенка, ты руководствовался лишь состраданием.

— Только умоляю тебя, Джулиан, не пытайся узнать, насколько можно доверять нашим друзьям. Даже если почувствуешь горячее желание это сделать. То, что я тебе сейчас рассказал, пока никому не известно. Пусть так останется и впредь. В противном случае пойдут сплетни, а я бы очень этого не хотел.

Линтон выразительно взглянул на Джулиана, и тот, поняв, что получил своего рода приказ, обещал держать язык за зубами.

— Но как ты все-таки намерен с ним поступить? Ведь этого сорванца уже сейчас почти невозможно держать в руках. Ха! Я бы дал тысячу гиней, чтобы увидеть реакцию Питершама!

— Я отошлю его в Дейнсбери, — ответил Линтон, отводя взгляд в сторону. — Мальчишка умеет обращаться с лошадьми, содержать в порядке конюшни, а о его воспитании сумеет позаботиться Джон.

Джулиан одобрительно кивнул головой. Джон был старшим конюхом имения Линтона в Гемпшире и воспитал не одного ученика. Сам Джулиан в свое время прошел его школу и частенько вспоминал эти подчас грубые, но полезные уроки…

Когда несколько минут спустя Линтон поднялся в свою просторную, залитую вечерним солнцем комнату, то застал «слугу» в необычно подавленном расположении духа. Вопросительно приподняв правую бровь, граф строго посмотрел на маленькую фигурку, съежившуюся в широком кресле у окна.

— Горячая вода уже готова, милорд. Все ваши туалетные принадлежности распакованы. Только что вы собираетесь надеть сегодня вечером, я, увы, не знаю.

Даниэль пробормотала все это жалким голосом, смущенно уставившись себе на руки под неумолимым взглядом графа.

— Даниэль, вы могли бы уже понять, что я не обращаюсь с вами как со служанкой, когда мы остаемся одни. Однако во время «представлений», которые мы с переменным успехом устраиваем на публике, вам не следует забывать свою роль. Поэтому должен с прискорбием сообщить, что спектакль, который вы четверть часа назад попытались разыграть перед моим кузеном, был непереносимо глупым. Или вы серьезно решили стать отбросом общества и навеки замуроваться в четырех стенах в Корнуолле? А вам не избежать этого, если хоть одна из ваших выходок станет достоянием гласности в свете. Смотрите, моя милая девочка, вы можете совершить страшную ошибку!

— Вы заставили меня нести свой крест, и я… я иногда даже не знаю, куда…

Даниэль сама толком не понимала, что говорит. Что же касается Линтона, то он вообще счел ее слова бредом — как оно отчасти и было. Однако граф не смог все же удержаться от небольшой проповеди:

— Если вы имеете в виду мою попытку вразумить вас во время инцидента на конюшенном дворе, то вы, видимо, гораздо глупее, чем я предполагал. Но дело даже не в этом. Вы смотрели на Джулиана глазами самки оленя перед первой случкой. Поймите же, такого выражения не может быть на лице мальчика-слуги!

— Он очень привлекательный мужчина, — пробормотала Даниэль.

Граф бросил на нее удивленный взгляд, одновременно почувствовав прилив каких-то неведомых ему доселе эмоций. Неприятных эмоций. Неужели это ревность? Конечно, нет! Хотя по возрасту его кузен, разумеется, больше подходит этому сорванцу с сомнительной репутацией, нежели сам Линтон. Джастин подумал, что, пожалуй, Даниэль смотрит на него только как на крайне неприятного самозваного опекуна с диктаторскими замашками, и слегка пожал плечами. Как бы там ни было, но эту роль ему придется доиграть до конца: они оба были в этом заинтересованы. Он, Линтон, должен в целости и сохранности передать чете Марч их чадо.

— Возможно, что он и привлекательный мужчина, дитя мое, но одновременно Джулиан — неисправимый распутник. И вы убедитесь в этом, когда будете дебютировать в свете как женщина.

Сделав это довольно грубое заявление, граф повернулся к раскрытому чемодану и принялся выбирать рубашку и галстук для вечернего костюма.

Даниэль увидела, что Линтон потерял самообладание, и решила, что настал подходящий момент высказаться самой. Она гордо закинула голову и торжественно заявила:

— В мои планы, милорд, не входят никакие светские дебюты. В том числе — и как женщины!

— Черт побери, о чем вы? — отозвался Линтон из-за ширмы. — Впрочем, у вас есть отличный выход из положения: брак с каким-нибудь увальнем из деревенских помещиков и безрадостное существование среди корнуоллских коров.

— Милорд, я говорю о том, что не смогу выполнить данное вам в Париже обещание. И отказываюсь от вашего дальнейшего покровительства.

Если Даниэль ожидала взрыва, то ее ждало разочарование. Его светлость, по-прежнему не выходя из-за ширмы, безразличным тоном поинтересовался:

— И почему же вы так решили, детка?

— У меня есть собственные планы, милорд, которые, я уверена, вы не одобрите. Я не сомневаюсь, что могу рассчитывать на помощь дедушки, но боюсь, что вы всеми силами будете пытаться его разубедить.

Такое заявление невольно вызвало улыбку на губах Линтона:

— Если эти планы напоминают ваши обычные, то — вы, бесспорно, правы! Могу ли я теперь узнать, в чем они заключаются?

— Может быть, милорд, я не столь умна, но уж, во всяком случае, не полная дура, — с достоинством заявила Даниэль. В ответ за ширмой раздался громкий хохот.

— Тем не менее, — продолжала девушка тем же тоном, не обращая никакого внимания на столь оскорбительную реакцию своего собеседника, — я не оставлю вас до тех пор, пока мы не встретимся с лордом Чатамом. И если я смогу ему чем-то помочь, я это сделаю.

— Я очень вам благодарен, дитя мое, за информацию о будущем развитии событий. И все же должен с прискорбием сообщить, что мы не расстанемся, пока я не передам вас в руки дедушки с бабушкой.

С этими словами граф вышел из-за ширмы. В белоснежной рубашке с кружевными оборками на рукавах, умытый и свежевыбритый, Линтон как-то сразу помолодел. Открыв шкаф, он снял с вешалки темно-синюю, как полуночное небо, шелковую куртку и набросил ее на плечи.

— Я не думаю, милорд, что вам удастся мне помешать, — сказала Даниэль, смело посмотрев ему в глаза.

Линтон в удивлении и замешательстве развел руками:

— Боже мой, детка, но ведь это уже не просто глупость, а совершеннейший идиотизм. Очень жаль, что вы собираетесь втянуть в свой эксперимент и меня, ибо в результате ваших усилий наше не очень веселое путешествие может стать откровенно скучным. Уверяю вас! Но так или иначе я надеюсь, что за время нашего путешествия в Лондон вы успеете образумиться. Все же я не могу назвать вас совсем бестолковой: это было бы несправедливо.

Граф изобразил на лице благожелательную улыбку и взял из маленькой изящной коробочки щепотку нюхательного табаку.

Даниэль сердито посмотрела на своего мучителя, но не произнесла ни слова. Ее так и подмывало ответить этому несносному, надменному типу одной из своих самых оскорбительных тирад. Но прошлый опыт научил ее, что гораздо разумнее сначала хорошенько все взвесить.