Русский ад. На пути к преисподней - Андрей Караулов

Только бандиты могли держать в руках советский народ, только бандиты!

По приказу Берии ядом был пропитан томик Горького, возможно — и другие книги; Сталин читал Горького на ночь и по семинарской привычке тянул палец в рот, чтобы эти странички было легче листать. Другая версия (мнение?), что смертельный яд — дикумарин — мог оказаться в бутылке с минеральной водой, хотя это уже смертельный риск, конечно, минералкой мог отравиться кто-нибудь другой, у Берии не было права на риск.

Он оказался сильнее Сталина, маршал Лаврентий Берия, причем Сталин (летом 52-го он поверил в невозможное: он, Сталин, уже не самый сильный человек в стране) не сумел (вот как бывает!) быстро убрать Берию, придумал «мингрельское дело», затем «Белую куропатку», то есть медлил, думал — и поплатился за нерешительность жизнью.

Политика — это мир мужской.

В Политбюро Горбачева только Алиев действительно был политиком, только он!

Самые страшные и опасные обиды — в старости. — Нет, на тех, кто рядом, кого ты, именно ты, Президент, привел — на годы — в высокие государственные кабинеты (самый-самый «ближний круг»), надеяться глупо и опасно: да, эти люди умеют работать, они нужны, действительно нужны твоему Азербайджану, но у тебя, у их начальника, не может быть иллюзий: главная для тебя опасность исходит только от тех, кто рядом с тобой, кого ты, именно ты, давно (и безнадежно) развратил своим вниманием, своей щедростью, своей добротой!..

В какой-то момент Гейдар Алиевич утратил способность просто радоваться, просто отдыхать — радоваться жизни, результатам своего дела, радоваться внучкам и внукам; он мог часами говорить с маленькой Зарифой, своей любимицей, по телефону, он был внимателен, он смеялся как ребенок, когда Зарифа шутила, он очень хотел бы отключиться, отдохнуть, забыть обо всем и обо всех, но внутренне Гейдар Алиевич все равно был напряжен, скован, в нем — вдруг — появилась тяжесть, усталость, в нем читался какой-то рок… — не выходило, нет… не получалось у него жить свободно и легко, он ведь держал в своих руках нефть, а там, где нефть, пусть черное, но золото, именно золото, там всегда негодяи!..

Все так, только есть, слушайте, еще один круг людей, есть еще одна орбита, другая, круг молодых; им сорок пять — пятьдесят, и среди них (хотя бы в силу возраста) предателей (потенциальных предателей) вдвое меньше, вдвое; они, эти ребята, еще покажут себя, свои амбиции, свой интеллект, у них есть время, им можно (и нужно) быть хитрее, умнее, тоньше, уметь ждать, у них полжизни впереди! — Но его личная опора, да-да, его, великого политика Гейдара Алиева, личная опора, это, конечно, третий круг, это те пацаны, которые сейчас стоят за занавесом, кому двадцать восемь — тридцать пять, не больше! Те парни (девушек здесь нет), для которых его имя и дело его жизни — святы, для которых он, Президент, их отец.

Он, Алиев, искал этих мальчишек по всему Азербайджану. Прежде всего — в многодетных деревенских семьях, города портят ребятишек, безжалостно портят; его гонцы отправлялись (как правило) в дальние районы, на границы республики.

Какие это ребята!

Он накормил их, отогрел, отправил учиться. Кого-то из них он, Президент страны, знал по именам! Самое главное — Алиев научил этих пацанов ценить жизнь, свое здоровье, свои силы, свое время, научил их не растрачивать свою жизнь — жизнь! — на пустословие и ерунду.

Смерть как продолжение жизни, уже в веках.

Алиев очень хотел остаться в веках, он презирал бесславие, он хорошо знал себе цену и подлинные возможности своей страны.

Если солнце — улыбка богов, власть — их подарок.

Подарки нельзя передаривать, это грех.

Кортеж Президента Азербайджана летел по Апшерону: слева берег Каспия, он почти не виден, вокруг пески с клочками травы, деревьев здесь почти нет, не растут, не хватает воды…

И они, эти мальчики, надежная опора его Ильхама, его сына, его баловня, самое главное — его наследника. Алиев сразу решил, что если он и вернется из Нахичевани в Баку, не в Москву, в Баку, то прежде всего за тем, чтобы Ильхам, один из самых главных людей в его так изменившейся (после смерти жены) жизни, — чтобы именно Ильхам возглавил бы Азербайджан, больше некому, родных сыновей у него больше нет, а политика это чисто мужское дело, то есть хранил бы страну и дело Алиева так же свято, как старый храм огнепоклонников близ Апшерона хранит огонь, веками бьющий из-под земли.

Он часто обижался на Ильхама, считал его эгоистом, он очень любил, когда Ильхам по вечерам сам звонил ему на работу, и по-детски обижался, если Ильхам забывал (так случалось) это сделать…

Иногда Алиев думал, что переживет всех, вообще всех. Он понимал, разумеется, что это невозможно, но он был почти уверен, что жить ему, Гейдару Алиеву, суждено долго, лет сто, не меньше, ибо он — Алиев!..

Эх, Апшерон, Апшерон, кладбище слабых, — давно, в 70-е, когда Алиев работал Первым секретарем ЦК КП Азербайджана, компетентные товарищи, его бывшие ученики, прислали служебную записку: министры правительства Азербайджана (трое), руководитель республиканского комитета (ранг министра) и все до одного — все! — первые секретари райкомов Коммунистической партии Азербайджана строят на Апшероне дачи.

Кто афиширует взятки, а? Под носом у МВД и КГБ? Только те руководители, те товарищи, которые думают не головой, а задницей, извините, — что ж, такие люди действительно опасны для общества.

Алиев вызвал машину, позвал с собой председателя КГБ, но он (вот умный человек!) сказался больным, — и на Апшерон…

Настроение было хуже некуда.

Огромные заборы из красного кирпича. Хороший кирпич, красивый, играет на солнце. Наметились и дома… зачем четыре этажа, а? Их же, эти дворцы, обжить надо, обогреть, люстры повесить, мебелью украсить…

Больше всего на свете Алиев не любил дураков.

— Вот, товарищ первый секретарь, дом… — полковник из органов запнулся… — строится товарищ… министр…

Вечером товарищ министр (выдающийся специалист, кстати говоря) был приглашен к Алиеву «на ковер».

Срочный вызов — чудовищный знак!

— Скажи, Полад… — Алиев сидел у зашторенного окна за огромным столом из красного дерева; этот стол великолепно «подавал» гостю Первого секретаря ЦК КП Азербайджана — казалось, за столом сам Аллах в образе человека, — сколько стоит сейчас… вот один… кирпичик…

— Пятак, — Гейдар Алиевич, — министр по имени Полад опустил глаза, — пятак за… штуку. Дорого, конечно, Гейдар-бек… пять копеек — один кирпич…

— А ты молодец, — похвалил Алиев, — хороший хозяин, о цене не забываешь… Тогда дальше умножай, дорогой: сто кирпичей — пять рублей?

— Пять, — дрогнул министр по имени Полад, — уже пять, Гейдар-бек… Тысяча кирпичей — пятьдесят рублей…

— А в эквиваленте? — Алиев встал, но из-за стола не вышел. Он так и стоял за столом — как живой памятник самому себе, Гейдару Алиеву. — По Уголовному кодексу? Твой дворец — тысяча квадратных метров. И забор в высоту — метра три. В эквиваленте, я тебя спрашиваю, сколько будет?