Трудно быть ангелом - Анна Шехова

Что же оставалось?

Жить. Чувствовать боль, но не менять из-за нее свои планы. Чувствовать боль – и быть с ней. Не пытаться делать вид, что все хорошо, и налопаться сластей в ближайшей лавке, чтобы заглушить вкус тоски. Признать честно свою боль и взять ее с собой на вечернюю прогулку. А там… там будет видно.

Я брела по дальней стороне площади Султан-Ахмед, там, где высились останки древних украшений ипподрома. Большинство этих древностей были довольно неприглядными. Кроме возраста, ничего в них не заслуживало внимания, решила я, обойдя обелиск и уродливый обрубок колонны, некогда изображавшей трех свившихся змей. Головы тварям давно отрубили неизвестные богатыри, и теперь про змеиную природу колонны можно было догадаться только по сопутствующей надписи. Слегка разочаровавшись, я уже повернула было в сторону центральной улицы, но здесь меня нагнал мужской голос:

– Miss, where are you from?

Я сделала вид, что не слышу, но через минуту рядом со мной оказался и обладатель голоса – высокий молодой турок, весьма уверенно улыбающийся. На хорошем английском он начал выспрашивать мою национальную принадлежность. Поскольку я отмалчивалась, турок, ничуть не смутившись, принялся угадывать.

– Вы немка, признайтесь?

– Нет.

– Тогда англичанка?

– Нет.

– Француженка? Датчанка? Шведка?

– Нет.

– Итальянка? Американка? Гречанка?

– Нет.

Молодой человек перебрал практически все европейские государства и перешел на другие части света:

– Австралия? Новая Зеландия? ЮАР?

– Нет. – Я невольно начала посмеиваться.

Молодой человек входил все в больший азарт. Когда запас его географических знаний иссяк, он заявил.

– Нет, все-таки вы меня обманываете. Признайтесь, вы немка?

– Нет. – Я усмехнулась, поняв вдруг, что первоначальное раздражение куда-то испарилось. К тому времени я успела разглядеть, что турок попался довольно приятный. Черты лица были, скорее, неправильными, но очень живыми. Улыбался он так, что почти невозможно было не улыбнуться в ответ. Высокий, худощавый, спортивный – того телосложения, которое всегда мне нравилось. Стильная легкая куртка и темные джинсы. Хитрые глаза умного шута.

– Тогда скажите, откуда вы! – шутливо потребовал он.

– Я из России.

– Не может быть! – похоже, он совершенно искренне удивился. – Но вы абсолютно не похожи на русскую.

Я пожала плечами, не считая нужным как-то комментировать это утверждение. Между тем удивление турка было недолгим. Последовал следующий закономерный вопрос:

– Как вас зовут?

Я стушевалась. Мне совсем не хотелось продолжать знакомство, но как оборвать его без грубости, я не представляла. Это вечная ангельская проблема: не умея сказать «нет» сразу, Ангел тянет резину и отнекивается так, что любой уверенный в себе мужчина принимает это за благосклонное кокетство. И, естественно, продолжает настаивать с удвоенной настойчивостью. В итоге, когда я наконец набиралась мужества для ясного и прямого отказа, то обижала мужчин гораздо сильнее, чем они того заслуживали.

– Как вас зовут? – повторил турок, широко улыбаясь.

– Ангелина, – наконец выдала я, ругая себя за то, что даже соврать в такой ситуации не могу.

– А меня зовут Синан.

– Как архитектора? – Я не удержалась, чтобы не блеснуть знаниями, почерпнутыми из путеводителя.

– Точно! – обрадовался он. – А вы уже видели шедевры Синана?

– Нет, я здесь первый день…

– О, тогда вам непременно надо увидеть Сулеймание! А в Голубой Мечети вы уже были? Правда, ее построил не Синан, а один из его учеников. А знаете, почему в этой мечети никогда не заводятся пауки?

Синан говорил по-английски так быстро, что я со своим посредственным уровнем не все понимала. Похоже, он был большим любителем поболтать: занимательные истории следовали одна за другой. Пока мы прогуливались по площади, он рассказал мне и про историю исчезновения змеиных голов, и про то, что в раствор, скрепляющий камни Голубой Мечети, добавляли страусовые яйца, и про ипподром, некогда бывший здесь.

Между историями города он успевал рассказывать и про себя. Обладатель красивого прославленного имени оказался по образованию историком. Но, похоже, в Турции эта профессия была не более прибыльна, чем в России. Поэтому сейчас Синан зарабатывал на жизнь тем, что содержал небольшую чайную и магазин ковров. И то и другое было в одном помещении, здесь, на углу площади, под сенью Голубой Мечети.

После очередного круга вокруг обелиска он предложил зайти к нему в кафе и выпить по чашечке яблочного чая. Моя недоверчивость, утихшая за разговорами, вспыхнула с новой силой.

– Не хочу, – заявила я. – Лучше пойду прогуляюсь.

– Да не бойтесь вы, я вас не съем, – фыркнул он, – я вегетарианец!

Как ни крути, Синан был на редкость обаятелен. Его нельзя было назвать красавцем, но зачем мужчине быть красивым, если он высок, строен и остроумен? К тому же – надо признаться – у меня всегда была слабость к смуглым брюнетам, а он являл один из лучших образчиков этого вида. Я вдруг поняла, что совсем не против выпить яблочного чая, хотя и понятия не имею, что это за напиток.

– Пойдемте? Буквально на пять минут. Я вас не задержу долго.

– Нет. – Я вспомнила о своей задаче. Сколь ни велик соблазн скрасить вечер в обществе привлекательного турка, одна из целей моего приезда в город – научиться быть одной. Тем более Ася права – раньше я всеми силами избегала этого состояния. Когда одиночество подступало к носкам моих туфель, я срочно бежала прочь, в общество какого-нибудь мужчины – старого любовника, нового знакомого или просто одного из тех приятелей, знакомство с которыми поддерживается благодаря всемогущему Интернету. И никогда не пыталась пойти иным путем – остаться с одиночеством, позволить ему наполнить меня, прочувствовать его каждой клеткой своей души и посмотреть, как оно влияет на ангельскую сущность. Надо сделать это хоть раз в жизни.

– Очень жаль, – сказал Синан, впрочем, продолжая улыбаться. – Но если вы захотите выпить чашечку чая в другой раз, обязательно заходите. По вечерам у нас в кафе играет живая музыка. Вот моя визитка, звоните в любое время.

«Ну вот и плюшка от судьбы, – подумала я, удаляясь от бывшего ипподрома, обелиска и улыбчивого Синана. – Если завтра станет совсем невмоготу от тоски и одиночества – позвоню».

Засыпала я с чувством горечи от пустоты обширной кровати, застеленной свежими простынями. Но проснулась, чувствуя себя отлично выспавшейся и довольной.

Завтрак накрывали на террасе, откуда прекрасно был виден Босфор и косые крыши старых кварталов, где дома словно подталкивали друг друга вниз, к берегу. Здесь стояло всего два стола, один из которых занимало веселое семейство японцев: солидный папа в очках, хрупкая тонконогая мамочка в узких черных джинсах, серьезная девочка лет одиннадцати и мальчуган лет шести – такой же непоседливый и шумный, как мальчишки любой другой национальности в этом возрасте. Я поздоровалась с ними по-английски и заняла пустой столик. Объемная турчанка, хозяйничавшая здесь, ни слова не говорила по-английски, но это не мешало ей понимать желания постояльцев. Она предложила мне на выбор – чай или кофе. Я выбрала чай, получила чашку крепкого свежезаваренного напитка и завертела головой в поисках чего-либо напоминающего молочник. Углядев на соседнем столе пакетик сухих сливок, указала на него хозяйке: