Алмазная лилия - Марианна Красовская

— Тебе не понравилось, — уныло констатировал Иен, хмуря брови.

— Ну… — расстраивать его не хотелось, но он и так всё понимал.

— Вот почему с девственницами все так сложно? — горько вопросил он в потолок. — Слушай, а давай ещё раз попробуем? Ты ведь уже…

— Нет-нет, — содрогнулась я. — Ты знаешь, я ведь наполовину человек. А по человеческим обычаям мне в брачную ночь нужно рыдать и сокрушаться о потерянной невинности, а потом неделю от мужа шарахаться и обзывать его грязным извращенцем.

— Неделю? — с ужасом переспросил Иен. — Но Лиля, ты ж наполовину цверг! Давай хотя бы три дня!

— Неделю! — твердо ответила я. — Или две, не помню.

— Неделю так неделю, — быстро согласился муж. — Так это… ты мыться идёшь? И надо простыни перестелить.

Неделю я не продержалась. Иен был очень убедителен. И целовался — о, как он целовался, когда понял, что поцелуи лучше всего работают! Вот просто ловил меня, зажимал в коридоре и тискал. Я и сама не заметила, как ловко он нашел ко мне подход. Так вот, оказалось, что у него в мастерской дверь запирается изнутри. А отсутствие разницы в росте — вещь в семейной жизни удобная не только для поцелуев. В общем-то, он даже нашей договоренности не нарушил: не ночью и не в постели. Ладно, со второй попытки я отлично поняла, зачем люди этим занимаются. А дальше попытки считать было бессмысленно, потому что Иен мне неустанно доказывал, что у гномов, в смысле, у цвергов, темперамент ого-го!

Надо было, кажется, сразу соглашаться. Чего, дура, боялась?

Моя довольно приятная жизнь разом стала еще приятнее. Я даже легенду о Данияре-Мастере читала без особого интереса. Ну лилия, ну алмазная. Ну, желания исполняет. Сказки все это, которые перед сном детишкам рассказывают. Была ли она, та лилия?

Я даже про альвов не думала. Единственный имеющийся в наличии на героя моих фантазий не тянул, слишком уж он был свой в доску. Дружить с ним интересно, а представлять в постели — это все равно что Бенедикту представлять или Илюшу Кузнецова, с которым мы в садике рядом на горшках сидели. В общем, кажется, я начала влюбляться в собственного мужа, и это мне ужасно нравилось.

Я даже осмелилась забыть, что я — Лиля Крышка, а не вот это вот всё. Но от судьбы, как известно, не уйдешь. Даже в другом мире карма тебя настигнет.

На этот раз в роли Немезиды выступил Вильгельм Камнев.

— Лиль, честно скажи, у тебя дома остался… ну… парень? — огорошил меня Иен в один из вечеров, когда мы уже ложились спать. — Ты для него себя хранила, да?

— Дома — где? — уточнила я на всякий случай. — В моем мире или у папеньки?

— В клане Алмазных.

— Иен, я у отца жила месяц. Откуда там парень?

— А этот… архивариус?

— Вилли? — удивилась я. — Мы дружили. Он классный.

— Вот как? — голос мужа становится холоднее камня. — Понятно.

— Чего тебе понятно? — подскакиваю я. — Дру-жи-ли! Понимаешь? Болтали. Шутили. Не думали ни про поцелуи, ни про будущее совместное.

— Точно?

— Точно!

— А зачем он тогда к нам едет?

— Кто, Вилли? — обрадовалась я. — К нам, сюда? Здорово! Иен, тебе он понравится, Вилли классный парень!

— Сомневаюсь, — бурчит Иен. — Мне никто не нравится, кто слишком близко к тебе подходит.

— Ревнуешь? — улыбаюсь я, подползая к нему поближе и смело целуя в нос. — Зря. Во-первых, я девушка порядочная…

— А во-вторых?

— А во-вторых, ты меня настолько… ммм… залюбил, что я на прочих мужчин и не смотрю.

— Это как с едой? — сообразил Иен. — Ты сытая.

— Именно.

— Мне кажется, ты плохо питаешься, — хмыкнул цверг, нависая надо мной. — Десерт!

Я засмеялась и обвила руками могучую шею своего «десерта».

* * *

— Коза ты, Лилька, — были первые слова Вилли, вылезающего из вагонетки. — Как есть коза.

— Это еще почему?

— А кто на меня Грэту натравил? Вот теперь плачь — пропал я в самом расцвете сил. Обманули, соблазнили, окрутили!

Расстроенным он, впрочем, не выглядел.

— Ты женился? — удивленно спросила я, чувствуя, как Иен, показательно обнимающий меня за талию, расслабился.

— А попробуй на ней не женись! Что ж, зато теперь я — Мастер-Архивариус 1 категории, поздравь меня! Грэта заставила сдавать экзамен.

— Поздравляю! — искренне обрадовалась я. — А Грэта еще не беременна?

— Надеюсь, что нет. Ну, веди!

— Куда?

— В библиотеку, разумеется, я что — зря приехал? У меня такие новости для тебя, Лилька — закачаешься! Хотя… — он покосился на Иена, все еще обнимавшего меня, — может, и нет.

В библиотеку Вилли пока не пустили. Сначала отправили на кухню, где он долго разглядывал Валика, а потом ужинал.

Уже на следующее утро нам удалось поговорить с Вильгельмом наедине.

— В общем, ты была права, — заявил он. — Документы есть на артефакт. И расписка от эльфов есть. Я знаю, кто его забрал. Надо запрос дипломатический им послать, пусть возвращают цацку, поиграли и хватит.

Я затарабанила пальцами по столу. Не уверена, что мне теперь хочется возвращаться домой, кажется, я готова остаться тут, в этом мире. Любовь — это ведь важнее свободы, правда? И быть женой цверга — лучше, чем зарплата библиотекаря. Закатала рукава блузки нервно, завертела брачный браслет. Иена с собой не возьмешь, он не согласится…

— Лиль, а чего у тебя с браслетом-то? — поинтересовался Вилли. — Ты что, все еще… в смысле, он тебя что, все еще не уложил в постельку?

Я посмотрела на свой браслет. А что с ним не так? Красивый. Потрясла рукой. Тонкое золотое кольцо на запястье закрутилось.

— Браслет как браслет, — растерянно ответила я.

В ответ Вильгельм закатал рукав и молча показал свое запястье. У него браслета не было, только чёрная татуировка. Надо признать, красивая, из двух переплетающихся линий.

— Это — брачный браслет, — как-то жёстко сказал он. — Когда брак заключен, он уходит в плоть цверга. И не мешает, и видно сразу. А то, что у тебя — помолвочный. Фальшивка, короче.

Какое-то время я растерянно смотрела на Вилли, а потом начала понимать. В грудь словно кулаком ударили. Меня затошнило. Меньше всего, ожидала обмана от Иена. Но, выходит, доверять ему тоже нельзя. Никому нельзя. А ведь я только-только начала верить в то, что у меня есть здесь будущее.

— То есть я не замужем? — глухо переспросила я. — Совсем не замужем?

— Ну да, — с жалостью глядя на меня, кивнул Вильгельм. — Ты что, плачешь?