Государева невеста - Елена Арсеньева

Машина кобылка оказалась смирна, неигрива и поводлива [26],однако не обладала истинно охотничьим норовом и не жаждала непременно вырватьсявперед, а потому почти сразу оказалась во втором ряду охотников. Впереди, средиборзятников, были, конечно, Петр, Ванька и Елисавет; князь Федор как быдобровольно посвятил себя присмотру за другими дамами. При них были двоедоезжачих, и вся компания вполне неторопливо скакала по утреннему лесу.

Стоило только Маше понять, что ей не придется трястисьнаперегонки с другими, размахивать кнутом и орать диким голосом, как настроениеу нее улучшилось. Да и невозможно же печалиться, когда солнце проглядываетсквозь легкое облачное марево, когда ветер ласкает лицо, кобылка идет ровнымгалопом; ветви над головой шумят листвою, веселое зеленое сияние кругом, арядом, бок о бок, скачет тот, при одной мысли о котором замирает сердце!

Маша старалась больше не глядеть на Федора – боялась того,что с нею происходит, и только думала, думала, как же это случилось, каксодеялось? В тот вечер, после позорного приключения в Каменном саду, она отстыда и горя едва не утопилась в пруду. Наплакавшись в кустах, пробраласьукрадкою в дом (господь помог – черная лестница оказалась пуста, в коридорахникто не встретился), а потом, скорчившись под одеялом, долго боялась уснуть,ибо страшное, искаженное похотью лицо Бахтияра маячилось перед глазами… Уж нечая успокоиться в эту ночь, она все-таки забылась сном… и был он как быпродолжением яви, ибо пригрезилось Маше, будто не она бежала опрометью с местасвоего позорища, а Бахтияр, подвывая и моля о пощаде; она же осталась намилость победителя, который не замедлил стребовать с нее награду и принялсябуйно ласкать, уложив прямо на траву, а потом слюбился с нею с таким пылом, чтоМаша проснулась от собственных трепетных, неистовых телодвижений, в коихнадеялась удержать страстную истому, овладевшую ею во сне.

Сон был столь реален, что она вскочила с постели и приняласьискать на простынях следы своей девичьей крови, ибо еще ощущала внутри себясластолюбивого незнакомца, лоно еще жаждало его ласк.

Ничего не обнаружив и убедившись, что окна и двери закрытыизнутри, а стало быть, урона ее девичеству не могло быть причинено, Машакинулась в угол, под образа, и принялась бить поклоны с таким усердием, чтовскоре у нее закружилась голова и она простерлась на полу, сперва тихоньковсхлипывая и моля Пресвятую Богородицу о снисхождении, а потом… потом как-тонезаметно обратясь к новым мыслям о незнакомце. С тех пор он сделалсянепременным и страстным посетителем ее сновидений. Маша просыпаласьопустошенная, измученная, неудовлетворенная: ведь он только ласкал ее в снах,доводя до полного исступления, но не давал желанного завершения! Она молилась –он не боялся молитв, приходил мучить ее снова и снова. Маша уже начала думать,что избавил ее от черта Бахтияра такой же враг рода человеческого, ЗмейОгненный, который в образе пригожего молодца навещает зрелых девиц или одинокихмолодушек, навевая им опасные, сладострастные, грешные видения, столь схожие,впрочем, с явью по силе чувств, что некоторые полюбовницы Огненного Змея, какговорят, обнаруживали себя чреватыми! Ходили повсеместно слухи о том, что отОгненных Змеев женщины рожали детей-уродов: черненьких, легоньких, скоротеньким хвостиком и маленькими рожками – кикимор. Бывали, по словам седойстарины, и случаи, что родились от такой любви сразу по двенадцати змеенышей,до смерти засасывающих порождавшую их на белый свет красавицу.

Оберечься от дерзобесного гостя можно было, купив уюродивого на паперти сорок раз написанный на бумажках псалом: «Да воскреснетбог», надеть на крест и носить не снимая. Маша уже совсем собралась украдкойсбегать в церковь, да призадумалась: а хочет ли она, чтобы восхитительныесновидения прекратились?.. Она как раз отважилась признаться себе, чтопочувствует себя несчастной и брошенной, избавившись от своего ненаглядного«полунощника», когда тетка в присутствии клеветника Бахтияра устроила ей тотсамый грубый разнос, который был столь достопамятно прерван внезапнымсватовством.

От искры загорается пожар – любовь загорается от одноговзгляда.

* * *

Маша очнулась. Кони их стояли; князь Федор, спешившись,помогал сойти с седла великой княжне, однако отнюдь не на толстощекую Натальюбыл устремлен его обеспокоенный взор. Маша слегка улыбнулась в ответ и едва невсхлипнула от счастья, когда наконец увидела в его лице то, что мечталаувидеть. Федор слегка подмигнул, потом нахмурился предостерегающе, слегка поведяглазами в сторону Натальи, которая прищурясь глядела на них.

– А ты, Машенька, отменно держишься в седле! – проговорилаона таким тоном, как будто уличила будущую невестку в отвратительнойнепристойности. – Не то что батюшка твой, Александр Данилыч, – сундук сундуком,прости господи! – Она засмеялась, заслонившись рукою, а когда отвела ладонь,князь Федор и Маша едва не ахнули: толстощекое лицо Натальи еще большенадулось, приобрело выражение враз важное и заискивающее, а голос был уже неее, неприятно-визгливый, а надменный, рокочущий, укоряющий: – Ах ты, волчьясыть, вот уж воистину, кобылища треклятая, али у тебя шесть ног, что ты в нихзаплетаешься?!

Маша глядела растерянно. Известно было, что великая княжнаотличается поразительными способностями к подражанию, и прежде приходилосьвидеть образчики Натальина лицедейства, но это всегда были вполне невинные иочень смешные шутки. Теперь же она явила истинный сарказм – причем очень злой…рассчитанно злой.

Маша вспыхнула, подалась вперед, и мстительное словцо ужеготово было слететь с ее уст, однако в это время князь Федор взялся за еестремя, протянул руку:

– Позвольте вам помочь… Мария Александровна!

Обе девушки уловили чуть заметную заминку в его словах – онявно хотел сказать: «Ваше императорское высочество», но вмиг изменил своенамерение. Маленький, туго сжатый ротик Натальи Алексеевны растянулся в ехиднойулыбке: она решила, что князь Федор желал сыскать ее милости и намеренно унизилМеншикову. Она была столь упоена своей догадкой, что не заметила невообразимобыстрого взгляда, которым обменялись князь Федор и Маша. В этот миг громче словбыло сказано, что он любит ее, любит всем сердцем, и титуловать «императорскимвысочеством», то есть признать на нее права другого, для него непереносимо! Впрочем,Наталья успела увидеть, как мягко засияли прекрасные темно-серые глаза, какдрогнули румяные губы… и с острой завистью осознав свою неприглядность посравнению с этой изысканной красотой, вновь метнулась к коню, путаясь в слишкомшироких шароварах и почти истерически крича:

– Я хочу снова сесть в седло, князь! Я хочу подъехать кбрату!