"Шпионы Ватикана..." О трагическом пути священников-миссионеров. Воспоминания Пьетро Леони, обзор материалов следственных дел - Пьетро Леони

В декабре Ларин объявил, что недоволен моей миссионерской деятельностью среди православных. Выразив сожаление, что заставляю его испытывать недовольство, я сказал, что иначе поступать не могу. Тогда он вызвал меня к себе, как это сделал бы начальник, и отчитал в присутствии своего секретаря, старого священника: «Я узнал, что вы занимаетесь прозелитизмом среди православных. Это нехорошо. Есть много атеистов, обращайтесь к ним, делайте из них католиков — я слова не скажу. Идите к сектантам, обращайте их в католицизм, я и на это глаза закрою. Но смотрите, не смущайте сознание наших верующих, а не то… Объединять Церкви мы будем, но тогда, когда посчитаем нужным именно мы, и когда придет время, мы, пастыри, и наши овцы соединимся с Папой. И знайте, что у нас есть способ заставить вас отказаться от этой разлагающей деятельности среди православных».

По тону его голоса можно было сразу понять, что средства, на которые намекал Сергий, были не слишком духовными, но, к счастью, когда речь шла об интересах Церкви, страх не был моим советчиком. Поэтому я свободно ответил, ссылаясь на право и долг поддерживать власть Папы в моей церкви. «Если православные придут послушать меня, я не буду против, а если кто-то из них попросит принять его в Католическую Церковь, я тем более не откажу. Не думаю, что Ваше Преосвященство (представьте себе, какое глубочайшее „уважение“ я испытывал к этому Преосвященству!) вправе помешать мне принимать тех овец православного стада, которые решаются испрашивать пристанища в Овчарне Иисуса Христа. Ведь и их пастыри сами подумывают, не вернуться ли и как, и когда — в Овчарню, являющуюся единственно истинной, как вы сами знаете. И вы не вправе мешать мне, а я не намерен отказывать просящему пристанища».

Однако благоразумие требовало не слишком его раздражать во избежание большего зла, поэтому я сказал, что на самом деле он плохо информирован о моей пропагандистской деятельности среди православных. «Речь идет о редчайших случаях, — добавил я, — когда по причине смешанного брака православный или православная решает стать католиком ради единства семьи».

На этом, казалось, он успокоился. Мы расстались с виду в хороших отношениях, но уже чувствовалось, что между нашими конфессиями возникает ледок. Я говорю именно о конфессиях, согласно представлению, которое в то время я еще сохранял об этой «Церкви». Действительно, в ней я все еще старался видеть продолжение Церкви царского времени, несмотря на растущее подозрение, что я нахожусь пред лицом финансового и политического органа большевистского государства.

Окончательное разоблачение этого переодетого волка и всей новой московской «Церкви» произошло спустя месяц на московском Синоде. Епископ Сергий Ларин отправился в столицу в конце января. Собор, которому предстояло избрать патриарха, был созван при полной поддержке советского правительства, того правительства, которое продолжало упорно заявлять об отделении от всякой Церкви и религиозной конфессии. На советских самолетах, на роскошных поездах в советскую столицу были доставлены православные патриархи или их делегаты из Иерусалима, Антиохии, Александрии, Константинополя, менее важных зарубежных кафедр. Они приезжали как гости-единомышленники, как братья «Церкви», возрожденной из пепла дореволюционной Церкви. Непосредственного участия в Соборе, являвшемся поместным, «братья» не принимали. Прочие любопытствующие и симпатизирующие прибыли из протестантского и англиканского мира.

К сожалению, гости, прибывшие из православного мира, подписали в Москве обращение ко всем народам земли, обвинив Ватикан в том, что он поддерживал Гитлера и несет ответственность за войну. Сами они тем временем восславили, если воспользоваться словами византийской литургии, «едиными устами и единым сердцем» правительства СССР, Америки и Англии, которые освобождали мир от рабства и варварства.

Еще более бесстыдным и даже дьявольским было воззвание, с которым русско-советское духовенство обратилось ко всему христианскому миру. В начале воззвания поминаются зверства, совершенные Гитлером и его сообщниками, убиения женщин и детей на советской земле, и тут возразить нечего. Но сразу же после этого идут обвинения по адресу Католической Церкви и обещания возмездия: дескать, Католическая Церковь — союзница Гитлера в «крестовом походе» против Советского Союза, Ватикан де-согласен с преступлениями фашизма, а Папа — защитник военных преступлений. Ныне «невинная кровь Авеля вопиет к Богу о возмездии» убийцам, и, значит, не удивительно, что «тонут в крови своих жертв» палачи и все те, кто, одобряя чужие грехи, стали причастниками этих грехов, «согласно учению апостола Павла»[65].

Два обращения, уже распространенных советской печатью, были развешаны на дверях одесских храмов по приказу епископа Сергия, который вдобавок, выступая с публичной лекцией о московском Соборе, в негодовании набросился на Верховного понтифика, говоря: «Римский Папа Пий XII совершил великое безумство, защищая Гитлера и тех, кто несет ответственность за войну».

Обвинения были тягчайшими.

Я не имел возможности проверить, за какие документы ухватились враги Ватикана, но сразу же догадался, что речь идет о призыве св. Отца помнить о христианском милосердии. Благоразумие подсказывало не выступать против советской печати, но после клеветы со стороны «Церкви», которая по закону равна нашей, я счел, что вправе говорить и открыто защитить честь Католической Церкви и самого Папы.

Я знал, что подвергаю себя опасности, но и в молчании не видел пользы: по всему, снова разгорались гонения на веру. Тон публикаций, поведение полуофициальной «Церкви», арест многих католических священников на Украине, в Белоруссии, в Прибалтийских странах, а также многочисленных православных священников, не одобрявших компромиссы советской «Церкви», равно сулили новые религиозные гонения.

Итак, задумал я откровенно высказаться в защиту истины и невиновности, прежде чем сойти со сцены. Во второе воскресенье февраля в двух наших храмах я объявил, что ближе к вечеру выступлю с разоблачением ложных обвинений некой власти против Папы. Боялся я только одного: того, что до наступления вечера меня арестуют. Но для приказа об аресте требовалось «добро» Москвы… так что пока я мог выступать и с открытым забралом защищать оклеветанную невинность.

Просторную приходскую церковь почти заполнили слушатели. Пришло также много православных, среди них можно было заметить священников. Первое доказательство в защиту Пия XII я почерпнул из старой советской энциклопедии: в конце статьи о папстве показывались со всей очевидностью разногласия между Гитлером и Римским понтификом. Тогда авторам велено было писать одно, теперь — совсем другое. Ясно, что сейчас Папу очернили, что с Католической Церковью решено бороться не на живот, а на смерть.

Как свидетель, приехавший из Рима, я рассказал о поведении Пия XI, когда в вечный город вошел Гитлер. Я обратил внимание на то, что Его Святейшество Пий XII был тогда кардиналом, секретарем своего предшественника. Я говорил о гонениях Гитлера на Католическую Церковь, о попытках Пия XII предотвратить войну и, наконец, о поддержке Ватиканом пострадавших от войны народов, семей, а также военнопленных.