Скрипка Льва - Хелена Аттли

мешок, перекинул его через плечо и зашагал прочь в сторону Парижа. В этот момент история итальянских скрипок превратилась в поистине международную, строки которой разбежались по странам всего цивилизованного мира. Я могла бы остановиться на этом, потому что именно Италия привязала меня к скрипке Льва. И все же, когда я подумала, что она находится в целом потоке инструментов, в котором каждая несет груз собственной истории, любопытство не позволило мне остановиться. Сначала я воображала, что этот груз представляет собой не более чем сказки из собственной жизни скрипки и жизней людей, которые на ней играли. Затем я поняла, что, как и любая другая старая итальянская скрипка, она также несла в себе гораздо более глубокий, похожий на скрипичную музыку рассказ о социальной и культурной жизни Италии. В той истории, что она разделяла со всеми своими предками и родственниками, скрипка Льва вдохновляла на создание первых сонат и концертов, она навсегда изменила представление о церквной службе, её голос имел вес в дипломатии и представлении дворов по всей Италии, и, в довершение, произвела революцию в музыкальных формах и технике исполнения, породив первые оркестры. И когда я задумалась о том, что скрипка Льва поселилась и в моем сознании, я поняла, что она произвела революцию и в моей жизни, подтолкнув меня к приобретению совершенно нового музыкального опыта. Размышляя обо всем, что я уже сделала с тех пор, как впервые услышала о ней, я почувствовала себя объектом какого-то странного эксперимента. Что случилось бы с женщиной, привязывающейся год за годом к истории, которую она согревает своими руками, позволяя ей при этом разворачиваться непредсказуемо? Что случилось бы с ее жизнью, если бы она неизменно поддавалась внушению и позволила этой истории направлять себя, радовать и разочаровывать ее любым способом, который та выберет? Я участвовала в процессе поиска ответов, и теперь снова обратила свое внимание на Таризио, бредущего через Альпы. Когда он прибыл в Париж, он уже знал, что должен сделать, и поэтому направился прямо на улицу Бюсси, где у Жан-Франсуа Альдрика - одного из величайших имен французского скрипичного дела - была мастерская. Когда Таризио появился в дверях, Альдрик бросил взгляд на дыры в ботинках и пыль на его одежде, и приветствовал его с презрением, на которое способен только человек, проживший в Париже сорок лет. А поскольку французский у Таризио был слишком беден, чтобы с ним торговаться, Альдрик вынудил его согласиться на очень низкие цены на сокровища, которые тот достал из мешка[55].

Эта встреча научила Таризио всему, что ему нужно было знать о работе в Париже. В свой следующий визит он вышел из экипажа, элегантно одетый. Он уже договорился о встречах со всеми ведущими продавцами скрипок, включая легендарного мастера, дилера и знатока Жана-Батиста Вийома. На этот раз Таризио правильно разыграл свои карты и сумел спровоцировать торговую войну за свое собрание инструментов.

Между тем в Италии, где даже жители Кремоны, казалось, забыли о золотом веке скрипичного великолепия, инструменты старых мастеров теперь уже не ценились столь высоко, как раньше. Однако перемещение их через Альпы в северную Европу поднимало цены, и похоже, они росли с высотой преодолеваемых перевалов. Таризио стал первым, кто осознал это явление, и вскоре он начал работать с ведущими дилерами не только в Париже, но и в Лондоне. Никто в Лондоне не знал, как к нему обращаться. Иногда он одевался так, как будто был человеком богатым, а иногда появлялся в гостиных взлохмаченным и помятым, как странствующий разносчик, которым, в сущности, и был. Он был малообразованным человеком во всем, что не касалось скрипок, но инстинкт его по отношению к инструментам казался почти сверхъестественным. Однажды он поразил коллекционера скрипок в Лондоне тем, что смог назвать производителя и дату изготовления всех инструментов в его коллекции, даже не прикасаясь к ним. Этот сверхъестественный уровень знаний порой заставлял людей чувствовать себя неуютно. Джеймс Годинг, британский коллекционер, отчасти уловил их беспокойство, когда заметил, что Таризио «чует скрипку, как дьявол чует заблудшую душу»[56].

Таризио возвращался в Париж каждый год. И каждый год он рассказывал Вийому и всем другим дилерам и музыкантам, которых знал, одну и ту же историю о прекрасной скрипке Страдивари, изготовленной в 1716 году. По всей видимости, Козио удалось купить ее у Паоло Страдивари вместе с инструментами из мастерской его отца. В отличие от большинства инструментов, купленных Козио, этот был уже закончен, но, как и на тех, на нем никогда не играли. Таризио знал об этом в течение многих лет, с тех пор как ему удалось купить его у Козио в 1823 году, и теперь он рассказывал всем, что звучание его настолько прекрасно, что помыслить невозможно, чтобы продать его, слишком благозвучно, чтобы играть на нем, и столь волнующе, что заставляет опуститься на колени перед ним. Он отказался привезти его с собой в Париж, но не мог перестать говорить о его красоте и идеальном состоянии. Услышав, как Таризио снова начинает рассказ в мастерской Вийома, Жан-Дельфин Алар - композитор и музыкант, зять Вийома - вынужден был прервать его, сказав: «Ваша скрипка подобна Мессии, синьор Таризио, как и его, все ждут её явления, но она так и не появляется». Так у скрипки и появилось имя «Мессии Страдивари».

В 1839 году Таризио отправился к Карло Карли в Милан чтобы попытаться узнать, что осталось от коллекции Козио. В этот раз что-нибудь купить у него не получилось, но, когда через год Козио умер, Таризио вернулся. Козио продал бы душу, чтобы сохранить сокровища, полученные из мастерской Страдивари, и ему даже не приходила в голову мысль когда-либо расстаться с ними. Но после его смерти, все, что осталось от коллекции, по завещанию перешло к дочери Матильде. Таризио теперь удалось заплатить значительно меньше первоначально запрашиваемой цены за тринадцать скрипок и виолончель[57]. Среди этих сокровищ были инструменты Карло Бергонци, Джузеппе и Пьетро Гварнери, Франческо Руджери и Гуаданьини. Так Таризио разом стал обладателем собрания одних из самых престижных инструментов в Европе.

В 1855 году Матильда умерла, оставив своему кузену, маркизу Роландо Джузеппе делла Валле, предметы из мастерской Страдивари вместе с письмами Карло Карли и раздраженными ответами Паоло Страдивари на письма её отца.

Козио предпринял пробные, не слишком энергичные попытки продвинуть итальянские скрипки на зарубежный рынок, но ему удалось установить контакт лишь с несколькими французскими клиентами, в то время как Таризио приезжал в Париж по делам