Не доллар, чтобы всем нравиться - Мишель Куок

усердно трудиться, получить образование, заниматься чем-то прибыльным и престижным. А открыть небольшое дело, продавать чай с боба… – Он смеется. – Не такого будущего она для нас хотела. Это рискованно. Нестабильно.

– А какое у нее было лицо, когда мы признались, сколько сбережений вбухали! – Иэн прижимает кончики пальцев к вискам.

– Она не поняла вашу мотивацию? – Лен, зажавший колпачок от ручки в зубах, вынимает его на пару секунд, только чтобы задать этот вопрос.

– Наверное. – Иэн скатывает одну из оберток от трубочек в тугой валик. – Поколение наших родителей считает, что кафе открывают люди без образования, у которых нет других вариантов. Для них работа – это средство для выживания. Но для нас это совершенно другое.

– Как я всегда говорю, – вставляет Кевин, – родители хотят, чтобы тебе было хорошо, но они не всегда знают, что для тебя было бы лучше всего. – Он обводит рукой кафе. – А для нас вот что самое лучшее. Нечто вроде возвращения к истокам.

Мой взгляд падает на Лена, который теперь неотрывно что-то корябает в своем блокноте. Дописав последнюю пару слов, он поднимает глаза на меня:

– Есть еще вопросы?

•••

Побеседовав с братьями Ченг и несколькими посетителями, мы с Леном бредем к противоположной части торгового ряда и находим место, где можно присесть в теньке. Сегодня на стенде пресвитерианской церкви такая надпись: «Существуют вопросы, на которые Гугл не даст ответа».

Лен снимает с шеи фотоаппарат, откладывает его в сторону и опускается на траву, положив руки под голову. Его футболка слегка задирается, и из-под джинсов на талии виден клетчатый узор.

Я заново сосредоточиваюсь на своем блокноте.

– Давай обсудим, как подать этот материал.

– Давай, – соглашается он, не поднимаясь.

– Я думаю, в фокусе должна быть вся эта история с требованиями и правилами, – предлагаю я. – Открытие кафе пришлось отложить на полгода. Это немалый срок. Возможно, я смогу поговорить с Аланом…

– Кто такой Алан?

– Президент городской Торговой палаты.

– А, точно. Продолжай.

– Он может знать, существует ли такая тенденция для открытия нового бизнеса в Жакаранде. Если у всех задержки из-за жестких норм, то, возможно, Кевин прав. Возможно, в нашем городе слишком неблагоприятные правила. А возможно, есть какая-то проблема в департаменте, который этим занимается.

– Но о чем эта история на самом деле?

Я задумываюсь, прежде чем ответить.

– О том, как сложно найти баланс между необходимостью контроля и желанием поощрять развитие бизнеса.

– А разве это интересно?

– Да, – заявляю я так, словно не представляю, почему мой напарник вообще задает такой вопрос.

Разлегшийся на газоне Лен бросает на меня полный сомнения взгляд. Я вздыхаю:

– Ладно, это не самая сочная тема, но она важная. Такой материал можно прочитать в настоящей газете. А если ты хочешь, чтобы тебя воспринимали всерьез, надо писать о серьезных вещах.

– Ребятам из нашей школы такое неинтересно.

Я срываю травинку с газона и бросаю в него.

– Наша работа – писать о важном, а не потакать массам.

– Вот только наша работа еще и в том, чтобы служить обществу. Поэтому нам стоит подумать, что вызовет у людей интерес.

Я скрещиваю руки на груди:

– Ну ладно, а по-твоему, о чем эта история?

Лен подпирает подбородок ладонью.

– Любопытны напряженные отношения между братьями Ченг и их матерью. Уж это азиатские учащиеся Уиллоуби точно поймут.

Я смотрю на парковку возле церкви и прокручиваю все интервью в голове.

– Ну да, в этом есть драма. С подтекстом, ведь они считают, что именно из-за матери их отец не осуществил цель своей жизни.

– Да, я бы поговорил с ней, узнал бы, что она скажет. – Лен ухмыляется: – Ты ведь у нас феминистка, разве тебе не интересен этот конфликт?

– Конечно, – отвечаю я, – но не все конфликты становятся новостью. Например, моя мама тоже не хотела, чтобы папа открыл закусочную. У нее никто почему-то интервью не берет.

– А может, зря.

Я уже готова метнуть в него сердитый взгляд, но тут понимаю, что Лен не совсем шутит.

– И чем твой папа в итоге стал заниматься? – интересуется он.

– Он открыл-таки закусочную, но ненадолго. А потом она высосала из папы то, что он скопил за десять лет, быстрее, чем ты успеешь три раза сказать: «Закусочная «Великая стена».

– Так плохо, да?

– Ага. Но нельзя сказать, что это нечто необыкновенное и случилось только с нами. Закусочные закрываются. Иммигранты остаются без денег. После испытаний не всегда людей ждет триумф. Мой папа и сейчас работает в закусочной, только не в своей.

Минуту Лен молчит.

– Ты думаешь, что эта история не заслуживает внимания?

– Я просто говорю, что это не новость. – Я пытаюсь ускользнуть от внезапно нахлынувшей на Лена задумчивости, которая развернулась, как слишком теплое одеяло у меня на коленях. – Возьмем, к примеру, братьев Ченг и их мать – в чем суть этой истории?

Лен опять ложится на траву, размышляя над моим вопросом. В эту минуту слышно только песню RNB, слабо доносящуюся из «Братанов боба», и звуки изредка проезжающих мимо машин.

– Может, в том, насколько по-разному иммигранты понимают американскую мечту, – наконец говорит он. – А может, в том, что мужчины чаще, чем женщины, готовы рисковать и открывать свое дело.

Я наклоняюсь, чтобы получше разглядеть его лицо.

– Ты ведь сочиняешь на ходу, так ведь?

Он смеется:

– Ага.

Поднимается легкий бриз и щекочет мне лицо выбившимися прядками. Я тянусь к пучку, чтобы завязать его заново. Когда я снова смотрю вниз, Лен отводит взгляд.

Внезапно я совершенно не знаю, что сказать.

– Ладно, – соглашается он, садясь. – Можем написать насчет ограничений.

Он проводит пятерней по волосам, вынимая из них траву, – более широкое и свободное движение, чем его привычный жест.

– Ну, – говорю я, поднимая фотоаппарат, просто чтобы чем-то занять руки, – про американскую мечту тоже можно написать.

Я начинаю просматривать фотографии, которые сделал Лен. Здесь есть снимки посетителей, Иэна и Кевина, будки в кафе.

– Отличные фотки. – Мой голос выдает больше удивления, чем мне хотелось бы.

– Спасибо.

– Я не из вежливости говорю.

– Знаю. – Он опять смеется, поднимая плечо. – Мой папа всегда увлекался фотографией, вот он и научил меня пользоваться своим фотоаппаратом. Иногда дает мне с ним поиграться.

– Понятно.

Меня несколько раздражает, что и фотография ему тоже легко дается, что еще один талант ему достался от рождения.

Потом я добираюсь до снимка, на котором я сижу в будке. Волосы у меня ужасно растрепаны, но я почти улыбаюсь, как будто собираюсь сказать что-то остроумное. Очень странно, но я выгляжу… милой.

Я отматываю дальше назад и нахожу еще несколько