Сага о Фафхрде и Сером Мышелове. Том 1 - Фриц Лейбер

Юноша язвительно рассмеялся:

– Помочь, а потом ты меня предашь? Они будут бить меня плетью, а ты станешь любоваться? Я должен слушать твой сладкий лживый голосок, а тем временем егеря твоего отца окружат меня? Нет, у меня другие замыслы.

– Замыслы? – переспросила девушка. В ее голосе слышалась тревога. – Мышонок, пока ты здесь бродишь, твоя жизнь в опасности. Люди моего отца поклялись убить тебя, как только обнаружат. Поверь, я умру, если они тебя поймают. Уходи отсюда не медля. Только скажи прежде, что ты не питаешь ко мне ненависти.

Юноша снова ехидно рассмеялся.

– Ты недостойна моей ненависти, – прозвучали жгучие слова. – Я презираю тебя за твою трусость и слабость. Главас Ро слишком много говорил о любви. В мире существуют законы ненависти, которым подчиняется даже любовь, и теперь настало время заставить их поработать на меня. Не подходи! Я не собираюсь рассказывать тебе о своих замыслах и выдавать норы, в которых я прячусь. Но одно я тебе скажу, слушай меня внимательно. Через неделю начнутся мучения твоего отца.

– Мучения моего отца?… Мышонок, Мышонок, послушай. Я хочу расспросить тебя об учении Главаса Ро. Я хочу расспросить тебя о самом Главасе Ро. Отец намекнул, что он знал мою мать и что она, возможно, родила меня от него.

На сей раз последовало молчание, и только потом язвительный смех зазвучал с удвоенной силой.

– Прекрасно! Чудесно! Я с радостью думаю, что Седобородый Старик взял кое-что от жизни, прежде чем стал таким мудрым-мудрым. Очень хочется верить, что он и впрямь завалил в каком-нибудь уголке твою мать. Тогда было бы понятно все его благородство. Там, где есть столько любви к любому существу, прежде должны были быть похоть и грех. Его белая магия была рождена этой встречей и всей злобой твоей матери. Точно! Грех и белая магия, рука об руку, – и боги никогда не лгут! И в результате дочь Главаса Ро обрекает своего истинного отца на смерть в дыму и копоти.

Лицо исчезло, осталась лишь черная дыра в обрамлении листьев. Девушка бросилась в лес, зовя Мышонка, пытаясь бежать на звук удаляющегося смеха. Но вскоре смех замер; стоя в какой-то сумрачной лощине, Ивриана думала, как злобно звучал смех ученика чародея – как будто он смеялся над смертью всей любви или даже над тем, что она так и не родилась. Паника охватила девушку, и она бросилась назад; колючие кусты цеплялись за ее одежду и ветви царапали ей лицо, пока она не добралась до поляны и не поскакала галопом сквозь сгущающиеся сумерки, преследуемая тысячью страхов и чувствуя боль в сердце оттого, что нет больше на земле человека, который не испытывал бы к ней ненависти и презрения.

Когда Ивриана подскакала к крепости, ей показалось, что та нависла над нею, словно какое-то жуткое чудовище с иззубренным хребтом, а когда она проезжала через большие ворота, ей почудилось, что чудовище навсегда проглотило ее.

На седьмой день вечером, сидя в просторной зале, где был накрыт обед и раздавались гул голосов и звяканье серебряной посуды, Джанарл внезапно тихо вскрикнул и прижал руку к сердцу.

– Ничего, – через несколько секунд успокоил он сидящего рядом узколицего оруженосца. – Налей-ка мне вина! Выпью, оно и полегчает.

Однако герцог оставался бледным и, явно чувствуя себя не в своей тарелке, почти не ел мяса, поданного большими дымящимися ломтями. Взгляд его, перебегая по лицам сотрапезников, наконец остановился на дочери.

– Перестань так угрюмо пялиться на меня! – воскликнул он. – Можно подумать, что ты отравила мне вино и теперь ждешь, пока я пойду зелеными пятнами. Или красными с черной каемочкой.

Взрыв хохота, казалось, порадовал герцога: он оторвал крылышко курицы и жадно впился в него зубами, однако тут же снова вскрикнул, уже громче, чем в первый раз, качаясь, встал, судорожно прижал руку к груди и опрокинулся на стол, рыча и корчась от боли.

– У герцога удар, – сообщил узколицый оруженосец, с важным видом наклонившись над хозяином, хотя это и так было ясно. – Отнесите его в постель. И расстегните кто-нибудь герцогу ворот, ему не хватает воздуха.

Над столом пролетел шепоток. Когда двери покоев герцога распахнулись, в столовую ворвался холодный воздух, от которого пламя факелов замигало и поголубело, а в залу вползли тени. Внезапно один из факелов вспыхнул яркой звездой и осветил лицо девушки. Ивриана увидела, что люди стали отодвигаться от нее, бросая подозрительные взгляды и что-то бормоча, как будто шутка герцога была недалека от истины. Она продолжала сидеть, потупя взор. Через несколько минут к ней подошел человек и объявил, что герцог зовет ее к себе. Ивриана встала и молча пошла за ним.

Исказившееся от боли лицо герцога было серым, но он держал себя в руках, и только его пальцы с каждым вдохом судорожно сжимались на краю кровати, так что костяшки становились белыми. Он сидел, обложенный подушками и плотно завернутый в меховой плащ; вокруг постели стояли жаровни на высоких треножниках, но герцога несмотря на это бил озноб.

– Подойди сюда, дочь, – велел он тихим усталым голосом, со свистом вырывавшимся из горла вместе с дыханием. – Ты знаешь, что произошло. Сердце у меня горит, словно под ним разожгли костер, а тело будто сковано льдом. В суставах такая боль, точно в каждую кость воткнули по игле. Это работа колдуна.

– Работа колдуна, тут сомнений быть не может, – подтвердил Джискорл, узколицый оруженосец, стоявший подле кровати. – И нет нужды гадать, что это за колдун. Говорят, он бродит по окрестным лесам и ведет беседы с…. кое с кем, – добавил он, пристально и подозрительно глядя на Ивриану.

Волна боли захлестнула герцога.

– Нужно было прибить звереныша на месте, – прохрипел он и взглянул на Ивриану. – Послушай, дочь, тебя видели в лесу недалеко от места, где был убит старый колдун. Люди считают, что ты разговаривала с этим молокососом.

Облизнув губы, Ивриана попыталась что-то сказать, но лишь отрицательно покачала головой. Она ощущала на себе испытующий взгляд отца. Внезапно он поднял руку и схватил девушку за волосы.

– Я уверен, что ты с ним в сговоре! – Его шепот прорезал тишину, как ржавый нож. – Ты помогла ему напустить на меня порчу. Признавайся! Признавайся немедленно! – Герцог сунул дочь щекой в ближайшую жаровню, так что у девушки задымились волосы и ее «Нет!» прозвучало дрожащим воплем. Жаровня покачнулась, но Джискорл поправил ее. Сквозь крик Иврианы послышался рык герцога: – Твоя мать однажды держала в руке горячие уголья, чтобы доказать свою невиновность.

Призрачное голубое пламя побежало по волосам Иврианы. Герцог оттолкнул ее от жаровни и упал на подушки.

– Уберите ее отсюда, – в конце концов с усилием, едва слышно прошептал он. – Она трусиха и не осмелится причинить вред даже мне. А ты, Джискорл, пошли побольше людей на лесную охоту. Они должны отыскать его логовище до рассвета, или мое сердце разорвется, пока я терплю эту боль.

Джискорл грубо подтолкнул Ивриану к двери. Она съежилась и, едва сдерживая слезы, выскользнула из комнаты. Ее щека горела от боли. Она не заметила странной задумчивой улыбки, с которой наблюдал за ней узколицый оруженосец.