Московский принц для Золушки - Наталия Миронина

– Мам, я готова! Пойдем?! – прокричала Тата.

Людмила Савельевна, возившаяся где-то под крышей дома, ответила что-то нечленораздельное.

– Мам, а ты где? – Тата вышла на лестницу, задрала голову и увидела, что на мансарду ведут узенькие ступени.

– Я здесь, здесь, – отозвалась Людсила Савельевна и принялась спускаться.

– Э… Э… Ты так хочешь пойти? – Тата уставилась на допотопную куртку «привет, 80-е». Огромные плечи, широкий воротник и кокетка в районе бедер.

– Ну, мы тут, недалеко… – смутилась мать.

– А где плащ теплый, который мы с тобой тогда купили? Он очень подойдет. В нем легко, от ветра защищает. И подстежка у него теплая…

– А, он… ну, я его редко надеваю…

– Так, мам! – Тата решительно скинула длинный кашемировый шарф и свое парадное синее пальто. – Так, мама, пошли посмотрим, что у тебя там в шкафу.

– Дочка…

– Мама! Идем! Платяной шкаф у тебя в спальне, правильно… – Тата еще раньше заметила огромную спальню с широкой кроватью и белыми полированными шкафами.

– Тата, подожди… Может, и так хорошо…

– Мама! Нет, не хорошо! Идем, переодеваться.

– Да не туда ты идешь, все мое здесь! – высоким голосом сказала Людмила Савельевна.

– Где – здесь? – задрала голову Тата. Мать по-прежнему стояла на лестнице, ведущей на мансарду.

– Здесь, на третьем этаже …

«О господи!» – подумала про себя Тата и поднялась к матери.

– Вот, я здесь чаще ночую… Знаешь, так покойно здесь, уютно. Потом, я же раньше всех встаю, никого не бужу, иду на кухню.

Тата оглядела комнату. Маленькая, с полукруглым окошком. Диван, накрытый пледом, старое кресло, узкий шкаф. Одно яркое пятно на полу – коврик с цветами. Занавески на окнах тюлевые, легкие. В углу Тата приметила полку с книгами. «Ничего не понимаю. Так, значит, мама живет здесь. Под крышей. В клетушке. А он, барин, спит там, среди белой арабской мебели. Нормально». Тата тянула время, чтобы найти правильные слова в этой ситуации. Семейная жизнь родителей – это табу, но вот удобство, здоровье… Здесь наверняка летом пекло, а кондиционера не видно.

– Как мило, – наконец, вымолвила она.

– Да? Тебе тоже нравится?! – обрадовалась мать. – Ты знаешь, я тут так отдыхаю! Никого не слышно, не видно…

«Ну, еще бы! Сюда ты, мама, доползаешь без ног, когда всех уже накормила, обстирала, за всеми убрала!» – подумала Тата.

– А ты ничего не узнаешь? – мать посмотрела на дочь.

– А что я должна узнать? – Тата оглянулась и тут же вскрикнула: – Стол! Да, папа делал еще его! И диван из его комнаты! Мама, ему столько лет! Как ты его сохранила?!

– Дом не сохранила, а мебель отцовскую сохранила. Твоя мать глупая гусыня.

– Да перестань же! Это так здорово!

Тата только сейчас поняла, что комната в точности повторяет обстановку в их старом доме. Это все стояло в комнате, где любил сидеть отец и листать свои книжки по виноделию.

– И полка его. И журнальный столик. Я в последний момент его из дома забрала. И, знаешь, тут летом бывает жарко, и места немного, но мне здесь очень хорошо.

Тата поняла мать. Эта комната – осколок той старой жизни, который она сохранила для себя. И бог с ней, с этой огромной спальней и белой арабской мебелью, если здесь отдыхаешь душой. «Да, и все же козел он, этот дядя Слава!» – подумала Тата и распахнула платяной шкаф.

Через два часа они, наконец, вышли на улицу. Тата забраковала все, что увидела в шкафу на плечиках, – там не нашлось ни одной новой вещи. Не слушая причитания матери, Тата почти все связала в узлы на выброс, оставив только несколько теплых свитеров.

– Ты наденешь сейчас мою одежду – брюки, джемпер. Она на тебя как раз будет, такая ты… изящная стала. А в городе мы тебе что-нибудь присмотрим, – распорядилась Тата.

Людмила Савельева уже не возражала. И хотя ее давно крашенные волосы были перехвачены цветной резинкой, а щеки алели неестественно ярко, выглядела Людмила Савельевна лучше. Рядом с ней шла красивая и модная дочь. Впереди у них были приятные дела в салоне, погода была теплой, и мир казался не таким выматывающим.

– Ну, что Гена твой? – какой раз спросила мать.

– Гена – хорошо. Работает. Мы же хотели в свадебное путешествие поехать, поэтому ему сейчас надо все дела сделать.

– Так свадьба только в конце апреля? – изумилась мать. – Он что же, не успеет?

– Банковские дела – они такие тягомотные… – расплывчато отвечала Тата. – И потом, начальство тоже требует.

– Так ты говорила, что он у тебя и сам начальник?!

– Да, у него в подчинении целый департамент. Много людей, понимаешь. Это же тоже тяжело, сам сделаешь – спокоен. А вот за другими проследить… – Тата, как могла, уводила разговор из опасной зоны. – Вот ты сама покормишь кроликов и не думаешь ни о чем. А доверь живность постороннему – места себе не найдешь. Но с другой стороны, одной тоже нельзя все делать!

– Не говори! Мне кажется, никто не справится так, как я. Поэтому я и не подпускаю никого… Ни Нелличку, ни Вадика…

«А они и рады!» – отметила про себя Тата. Гена и свадьба были уже забыты, и мать принялась рассказывать про свою жизнь и хозяйство. Тата слушала и приходила к выводу, что она не знала мать как следует. Когда была маленькой, отец был кумиром, а мама была источником строгостей и запретов. Потом уход отца, продажа дома, и опять не было возможности поговорить по душам – не жили, а выживали. Тогда было не до сантиментов. Потом Тата уехала, и появился отчим. Она все-таки не знала мать и теперь удивлялась, слушая ее. Сквозь замотанность и забитость проскальзывали юмор, ум, находчивость. И доброта. Тата просто диву давалась, сколько в этой женщине было прощения, понимания и любви.

– Мам, обещай мне, – Тата перебила мать и остановилась посреди дороги, – обещай, что не будешь так работать! Обещаешь? Что возьмешь помощника или помощницу?

– Хорошо, дочка, потом решим… – отмахнулась Людмила Савельевна.

– Нет, решим сейчас в этот мой приезд.

Массаж лица, маска, прическа, маникюр – все это сделали в одном салоне, и, посмотрев на себя в зеркало, Людмила Савельевна опять собралась плакать.

– Мам, да что ж такое?! Что же ты плачешь все время?! Как плохо, так плачешь! Как непонятно, так плачешь! Как хорошо, так плачешь! Да глаз же не хватит. И потом, глаза у тебя накрашены. Имей в виду.

Людмила Савельевна спохватилась.

– Давай по набережной еще пройдемся, – попросила она. Тата довольно улыбнулась – мероприятие достигло своей цели. К тому же к вечеру здесь собралось полно знакомых.

Домой они вернулись около девяти. Отчим смотрел новости по телевизору. Когда они вошли, он не повернул головы, а, обращаясь к диктору на экране, произнес: