Законный брак - Делия Росси

– Никакого сладу с вами нет, – проворчала служанка. – Давайте хоть раздеться помогу.

Она подошла и вцепилась в застежку манжеты, заставляя меня опустить руки.

– Вся в маменьку. Госпожа Эдит тоже, как птичка, ела. Настоящая леди была.

В голосе Ильды я расслышала гордость. Иль любила мою матушку преданно и нежно, и ее смерть ничего не изменила.

– Ох, забыла совсем! – служанка замерла, так и не расстегнув застежку. – Я ведь у Милли спросила, о чем лорд Кейн с ней говорил!

– И что?

Я почувствовала, как быстро забилось сердце.

– Сказала, что он спрашивал, как часто вы из дома выходите, да во сколько. И когда возвращаетесь. А еще вызнавал, кто у вас бывает. Из мужчин.

Ильда распрямилась и посмотрела на меня своим особенным взглядом. Я называла его дознавательским.

– С чего бы это? – спросила она.

– Не знаю, Иль, – отмахнулась я.

Я и правда не знала, зачем Кейну знать о моих передвижениях. Что еще задумал этот несносный пират?

– Ох, темните вы что-то, недоговариваете, – нахмурилась служанка. – Только вот что я вам скажу – держитесь вы от лорда Кейна подальше. Он хоть и благородных кровей, а такой же кобелина, как и ваш дядюшка. Не хватало еще, чтобы слухи по городу пошли! Это ж завсегда так, стоит лорду на которую из дам внимание обратить, так ее тут же ему в любовницы записывают.

– Ладно, Ильда, иди, дальше я сама, – не дожидаясь, пока служанка поможет мне снять одежду, сказала я.

Слушать ненужные предостережения не было никакого желания.

– Дайте помогу хоть! – не отступала Иль.

– Не надо, – добавив в голос строгости, посмотрела на служанку. – Иди.

– Доброй ночи, госпожа, – сообразив, что спорить бесполезно, проворчала Иль и удалилась, аккуратно закрыв за собой дверь.

***

Касания губ невесомы, как крылья мотылька. Они порхают по моей груди, дразнят соски, спускаются ниже и продолжают свое шаловливое движение к бедрам, теряясь в повлажневших складках.

Крупные, слегка шершавые ладони накрывают ягодицы.

Внизу, там, где особенно остро ощущаются прикосновения настырных губ, становится горячо и жарко, и я невольно выгибаюсь, подстраиваясь под искусные движения языка. Они убыстряются, заставляя меня стонать все громче, и все сильнее жаждать освобождения. Но мужчина не торопится. Он словно чувствует, когда я дохожу до грани и готова сорваться в пропасть, и тут же замедляется, оттягивая неизбежное, не позволяя ему свершиться, и мучая меня почти болезненным желанием.

– Я тебя убью! – из последних сил цепляясь за широкие плечи, выкрикиваю я и срываюсь на стон.

– Кэри…

Шепот звучит глухо, слова скользят по коже, оставляя на ней невидимый след. Они клеймят меня, подтверждая мою принадлежность мужчине. Мужчине, способному вызвать в моей душе целую бурю эмоций и чувств, мужчине, который не желает, чтобы его узнавали и делает все, чтобы узнали.

И я знаю его имя, помню, но не могу произнести вслух. Внутри все переплетается так причудливо – мысли, эмоции, чувства, – что за этой мешаниной я не в силах отделить главное от второстепенного, ложь от правды, желаемое от действительного.

Иллюзия, сон, видение… Но какое же реальное!

Утро принесло раннее пробуждение и головную боль. Сон, в котором я летала в облаках и чувствовала себя желанной и любимой, оставил горькое послевкусие, заставив полнее ощутить свое одиночество и уныние моей нынешней жизни. А еще он оставил вопросы, главный из которых – кто тот мужчина, которого я так хорошо знаю за гранью реальности и которого совершенно не помню после? Ни его лица, ни внешности, ни голоса – ничего.

Я потерла ноющие виски. Вот тебе и расплата за ночное наслаждение, не хватало еще ходить и думать, с чего мне такие сны снятся.

Вздохнув, постаралась выкинуть неотвязное видение из головы и настроиться на предстоящий день.

Двойняшки Бернс, как и предсказывала Ильда, пришли в несусветную рань, а после занятий с ними я отправилась к пастору Роунсу.

Встретила меня экономка преподобного, крупная и громогласная Марта Эванс. В противовес своей домоправительнице Роунс был невысоким и худощавым, бледное лицо выдавало в нем аскета, а голубые глаза близоруко щурились, отчего пастор казался немного беспомощным, но это была всего лишь видимость. Преподобный был на редкость умным и деятельным человеком. Он служил в Уэстене уже добрых три десятка лет, и за это время сумел организовать при церкви школу для бедных и приют для бездомных, а по воскресным дням, после богослужений, в приходском доме устраивались обеды для неимущих и раздача одежды для самых обездоленных. Пастор Роунс хорошо знал свою паству и не гнушался заходить в самые бедные дома Нижнего Уэстена.

– Вдова Дерт, неужели это вы? – удивился он, когда Марта проводила меня в его кабинет. – Давненько я вас не видел, считай, с самых похорон вашего супруга.

Пастор оторвался от вороха бумаг. В голосе его прозвучало едва заметное неодобрение.

– Светлое утро, преподобный Роунс, – улыбнулась я, делая вид, что не заметила укора. – А мне вот кажется, что с нашей последней встречи прошло совсем немного времени. Вы совершенно не изменились, все такой же бодрый и деятельный.

– Вы почти не бываете в церкви, Кэролайн, – не поддался на мой легкий тон Роунс.

Взгляд преподобного был серьезным и вдумчивым. Он проникал прямо в душу, с легкостью читая там истинную причину моего нежелания ходить на собрания. И мне стало стыдно. Когда были живы родители, я не пропускала ни одной воскресной службы, а сейчас…

– Увы, у меня нет такой возможности, преподобный, – покаянно ответила я. – К сожалению, мне приходится самой зарабатывать на жизнь, а это отнимает много времени и сил.

– Прискорбно, что вам выпало столько испытаний, Кэролайн,– вздохнул пастор, и глаза его подобрели, я заметила в них сочувствие. – Но Господь не дает нам креста не по силам.

Он бросил короткий взгляд на распятие.

– Так что привело вас ко мне?

Роунс отодвинул бумаги в сторону и указал мне на кресло, а сам положил руки на стол, ладонями вниз, и приготовился слушать.

Я смотрела на худые длинные пальцы, на потертые рукава черного сюртука и невольно пыталась вспомнить, сколько лет знаю пастора Роунса. Учитывая, что он меня крестил, знакомы мы уже очень давно. И за все это время преподобный почти совсем не изменился.

– Кэролайн? – поторопил меня Роунс.

– Моя матушка не отдавала вам на хранение нашу семейную библию? – очнувшись от своих мыслей, выпалила я.

И тоже покосилась на стоящее на столе распятие.

Пастор не торопился с ответом. Он задумчиво посмотрел на меня, словно решая что-то в уме, а потом медленно поднялся и, прихрамывая, направился к шкафу. Так же молча открыл один из ящиков, покопался там, и вытащил какой-то завернутый в шелковую ткань сверток.