Летнее приключение - Клер Кук

Я взялась за дверцу холодильника и сунулась в него, чтобы положить на полку кусок пиццы.

— А есть ирландская выпивка? — спросила я. — Пап, ну должно же у тебя быть что-нибудь, не напоминающее по вкусу сироп! — Я принялась осматривать содержимое его холодильника и вскоре нашла бутылочку и вино. — Ну вот! Можно я открою?

Папа кивнул, и я начала охоту на штопор. Отец развелся со своей третьей женой уже три года назад, и с тех пор его кухонные шкафы и ящики зажили собственной жизнью. Из ящика для хранения приборов я вытащила три мяча для гольфа, колоду карт и лишь под всем этим обнаружила штопор. Высохшая старая и давно забытая пробка все еще была насажена на нем.

Папа открыл буфет и достал для меня винный бокал. Потянувшись за ним, я увидела целый ряд непочатых бутылок граппы, которые, словно строй солдат, вытянулись на нижней полке.

— Пап, — спросила я, — а где ты взял всю эту граппу?

Папа налил себе граппы в бокал для аперитива. Повернувшись, он с восхищением полюбовался на собственное отражение в стеклянных дверцах кухонных шкафов и провел рукой по лысой голове.

— Я просто сказал по телефону этим барракудам из жилищной конторы, что если они хотят заполучить мою землю, выходящую к воде, то им стоит подсластить чем-то нашу сделку, — ответил отец.

— Но ты же всерьез не думаешь продавать этот участок? — Я не могла представить себя жизни без этого дома, без флагманского салона, соседствующего с ним.

— Нет, не думаю, но это был отличный способ заполучить граппу, — объяснил мне папа.

— Будь осторожен, — предупредила я. Складывалось такое ощущение, что застройщики вознамерились скупить весь город. — Не подписывай ничего, не надев очки, чем бы ты ни был занят.

Отец исчез в соседней комнате, и через мгновение в доме грянула «Женитьба Фигаро». Папа вернулся и направился к столу.

Я присоединилась к нему. Мне нравился этот стол. То был старый складной сосновый стол, который мы уже порядочно изрезали за долгие годы. Все началось с того, что мы делали за ним уроки и слишком прилежно нажимали на карандаши — на столешнице до сих пор смутно виднелся отпечаток: 12:3 = 4.

После того как мама уехала из дома, мы начали портить стол нарочно, ведь нам надо было как-то справиться с переживаниями, проверить, на сколько хватит терпения отца. Помню, как он дал мне кусок наждачной бумаги, чтобы я уничтожила вырезанную мною надпись «Я тебя ненавижу». Меня выдала Анджела, но я сейчас решительно не помню, против кого была направлена эта надпись — то ли против Тьюлии, то ли против Софии.

Папа поднял бокал.

— Салют! — сказал он. — Чин-чин!

Я легонько дотронулась своим бокалом до его бокала.

— Что обычно говорил дедушка, когда поднимал тост? — поинтересовалась я.

— Доброго здоровья! — ответил папа.

— Доброго здоровья! — повторила я, чокаясь. — Теперь вспомнила. Мне всегда казалось, что он произносил эту фразу слишком быстро. — Я сделала глоток. — Знаешь, пап, иногда мне хотелось, чтобы ты вырастил нас как ирландцев, а не как итальянцев. Тогда наша жизнь была бы куда проще.

Отпив своей граппы, отец скорчил гримасу, но тут же его лицо обрело нормальное выражение.

— Жизнь никогда не бывает простой, — сказал он.

— Что, неужели тебе тоже не нравится граппа? — удивилась я.

— Эта граппа слишком сладкая, на мой вкус, — объяснил он. — Вот в Италии — другое дело, тамошняя граппа крепкая, жгучая. Впрочем, мне нравится пить любую траппу.

Откинувшись на спинку стула, отец закинул руки за голову и стал водить ладонями по гладкой коже.

— Думаю, когда-нибудь ты меня поймешь, — сказал он. — Если бы мы были итальянцами, живущими в Норт-Энде, я, возможно, считал бы ирландцев экзотической нацией. Любимым выражением моего отца было: «Если ты имеешь счастье быть ирландцем, то ты уже достаточно счастлив». По правде говоря, мой отец был никудышным парикмахером, и я мечтал о чем-то лучшем для своей семьи. Поверь мне, это мечта любого иммигранта.

Я слышала все это по крайней мере тысячу раз. Правда состояла в том, что папа родился в южном Бостоне, поэтому он не был настоящим иммигрантом. Но я не стала ничего говорить ему: я лишь молча отпила вина. Прешес вскочила мне на колени и уютно устроилась там, свернувшись клубочком. Интересно, спросила я себя, какой должна быть мечта дочери сына иммигранта? Мне никогда не удавалось представить себе наше генеалогическое древо.

Да, я не собиралась ничего говорить, но слова как-то неожиданно сорвались с моих губ:

— Папа, а ты считаешь, это я виновата в том, что София стала такой, какая есть?

— Что? Какой такой она стала? — Встав из-за стола, отец вылил остатки граппы из своего бокала и налил в него вина.

— Не знаю, — ответила я. — Мне кажется… она никогда не считала нужным развивать собственные интересы…

— И поэтому она положила глаз на твоего мужа? Папа подлил мне вина.

— Спасибо, — кивнула я. — Не знаю… Может, это чистой воды безумие. А может, и правда.

Подняв глаза к потолку, отец глубоко вздохнул.

— Полагаю, ты думала еще и о том, что выбрала бы себе мужа получше, если бы у тебя перед глазами не было такого примера, как я.

Я схватила отца за руку.

— Ох, папа, вовсе нет! Ничего такого я не думала, да и не вижу никакой связи между моим мужем и тобой, — заверила его я.

— И ты совершенно не несешь ответственности за поведение твоей сестры, — сказал отец.

— Сводной сестры, — поправила я его.

— Кровь гуще всего на свете.

— Даже гуще, чем граппа? — Я отпила вина, и Прешес заворочалась во сне. Она явно видела кошмарный сон о своем бывшем хозяине, этом ужасном Силли Сайрене. — Понимаешь, в чем дело, — продолжила я, — я скучаю по Софии больше, чем когда бы то ни было скучала по Крейгу. Но я представить себе не могу, что мы когда-то переживем этот разлад. Все-таки она меня предала.

— L'amore domina senza regoie, — провозгласил отец.

— Что это значит?

— Любовь не знает правил, — перевел папа. — Во всяком случае, мне кажется, что эти слова переводятся именно так. — Он усмехнулся. — Хотя не исключено, что я только что выругался при тебе по-итальянски.

— Так что же означает эта фраза? Полагаю, что ты все-таки правильно передал мне ее смысл.

Папа положил локти на стол.

— Каждый человек совершает в своей жизни глупости, Белла, — сказал он. — Только одни совершают больше глупостей, чем другие. Ты сейчас считаешь, что тебе удастся обойтись без этого. Или они так считают. А может, и ты, и они, эти другие, просто перестали думать. Такое тоже бывает. И когда это происходит, ты можешь травить себя мыслями, как ядом, а можешь продолжать жить как ни в чем не бывало.